Луис Мариано, или Глоток свободы

Они вернулись слишком измотанные, чтобы устроить еще один концерт перед дверью консьержки, рухнули среди собранных коробок и ароматов жавелевой воды, захрапели хором, встали на заре, выпили свой последний в этом квартале кофе с молоком (от надежного производителя), отправились в пункт аренды машин, сильно струхнули, когда дама в красном костюме сунула кредитную карту Гаранс в платежное устройство, облегченно вздохнули, когда она вернула им карту вместе с ключами от грузового фургончика средних размеров, припарковались перед окнами своей халупы, загрузили в фургон личные пожитки, получили последнюю порцию яда от церберши, отнеслись к ней свысока, на прощание оросили ее коврик и уехали.

#

Вторично Гаранс припарковала машину в узком тупичке предместья, куда она втиснулась задним ходом. Она подошла к домику, с виду заброшенному, нажала на звонок, подождала, поздоровалась с очень старым господином, вышедшим им навстречу, заметила, что у него слишком дрожит рука, чтобы попасть в замочную скважину, перелезла через заборчик, обняла его, чуть не задохнулась от кислого запаха его одеколона с нотками мочи, взяла у него связку ключей, широко распахнула обе створки облупленных решетчатых ворот и провела полдня за погрузкой других картонных коробок в кузов своего фургончика. Впрочем, не только коробок, а еще и мешков, и пакетов, и старых чемоданов, и даже огромного кофра, такого тяжелого, что она чуть спину себе не свернула. Затем они прошли в гостиную. Ну то есть в комнату, которая прежде, вероятно, была гостиной…

Все ее пространство, от пола до потолка, заполняли вещи, неописуемое нагромождение вещей; казалось, только густой слой не то пыли, не то грязи позволяет этой куче старья держать равновесие. Гаранс смотрела на нее как зачарованная. Хранителя свалки звали Луи-Эсташ Валлотен. Но вся эта груда барахла принадлежала не ему, а его брату Андре, который провел свои лучшие годы в недрах лавок древностей, развалов, блошиных рынков, а оставшееся, весьма малое время — на ярмарках и у старьевщиков. Он не коллекционировал что-то определенное — ему просто нравилось, по его словам, «спасать мертвые вещи». Был он слегка тронутый, каждой приобретенной вещи давал имя и по вечерам рассказывал ее историю своему брату-близнецу, такому же холостяку, как он сам. Гаранс познакомилась с ним несколько лет назад, ранним утром, когда она возвращалась домой отсыпаться, а он рылся в мусорном баке на улице Дамремон. Сперва она приняла его за обыкновенного бомжа, но потом заметила, что он спас от гибели пачку старых снимков. Она разговорилась с ним, пригласила выпить кофе, и он рассказал ей тоже, в чем смысл его ремесла, какие узы и какие судьбы соединяют все эти забытые силуэты. Так они стали друзьями.

Она часто навещала стариков в их домишке в предместье Вирофле. Приносила им коньяк, засахаренные каштаны, и постепенно до нее дошло, что ее «тронутый мусорщик» собрал потрясающую коллекцию фотографий, что, прикидываясь простаком, на самом деле он обладает тонким вкусом и широчайшей эрудицией. И что драный плащ, дырявые башмаки и идиотское косноязычие служат ему, как и акцент мсье Рашиду, всего лишь уловкой, дабы спокойно искать свои сокровища, охмурять торговцев и пить кофе за счет юных любопытных девиц. И что содержимое всех этих ветхих коробок и ящиков — не просто куча старых изображений прошлого, но бесценная добыча, чаша Грааля целой жизни, посвященной искусству. Когда он понял, с кем имеет дело, он перестал разглагольствовать о золотых годах прошлого и начал учить ее «видеть». Самые великие фотографы, утверждал он, остаются безвестными, даже если среди авторов этих композиций (она и сама была в этом уверена и стойко защищала свои убеждения) попадаются не только любители… Их дискуссии в те времена были такими бурными и продолжительными, что Гаранс в конце концов забывала о тошнотворном запахе его засаленной холостяцкой одежды.

Его самого уже не было на свете, и Луи-Эсташ, решивший избавиться от свалки, которая удерживала его в доме, где ему больше не хотелось жить, передавал ей бразды правления: пускай теперь сама этим занимается. Пускай «спасает от смерти» это барахло, все, что здесь есть. Раз уж она убеждена, что нашла клад, значит, ей его и выкапывать…

Они уже обсудили некоторые пункты логистики и договорились насчет «бабок», как это называлось у Груцких, и теперь пили чай из белых фарфоровых чашек, которые были… гм… не такими уж белыми.

— Какая у вас красивая собачка, — польстил ей старик.

Ну до чего же приятна старомодная учтивость этих галантных холостяков былых времен!.. Луис Мариано мог похвастаться многими достоинствами, но сказать, что он красив…

— Это какая порода, позвольте узнать?

— Принц Мадридский.

— Ага… Чудесно… Совсем как собачки королевы Беатрикс, не правда ли?

— Э-э-э… ну да…

Желая отблагодарить старика за его любезность, она приказала своему беспородному принцу «служить». Луи-Эсташ пришел в восторг:

— О, малютка моя, Гаранс… Как же вам повезло… Согласитесь, он просто уморительный!..