Луиза Вернье

— Постойте! — Он спрыгнул с ящика и, ловко увернувшись, забежал за старинный прилавок, явно наслаждаясь тем, что он сейчас хозяин положения. — Я не уверен, что вам можно присматривать за этим ребенком. Когда я вошел сюда, он ревел во всю глотку, его подушка была насквозь мокрой. Считайте, что вам повезло, что его обнаружил я, а не кто-нибудь еще!

— Вы за мной шпионили!

— Какое грубое определение моей симпатии к вам. Напрасно вы меня оскорбляете. Что мешает мне пойти и рассказать всем и каждому про вашу маленькую тайну?

Она с силой ударила кулаками по разделявшему их прилавку.

— Ничего! Но я не позволю вам себя шантажировать! Можете идти и доложить обо всем, если считаете нужным, но немедленно верните мне моего ребенка!

Он на несколько секунд замешкался, потом протянул ей малыша. Луиза схватила сына и стала укачивать его на руках, нежно воркуя с ним и утирая его заплаканное личико уголком шали. Роберт наблюдал за ней с некоторым смущением. Он-то думал, что ребенок поможет ему добиться ее, но теперь видел, что ошибся. Эта девушка слишком сильная и несгибаемая. И она стала нравиться ему еще больше, даже несмотря на то что ситуацию усложнял этот сопливый малыш.

— Послушайте, — неуверенно произнес он. — Я пошутил. Я восхищаюсь вами, вы ведь так рискуете из-за этого потерять работу. Я и не подумал бы никому рассказывать.

Она посмотрела на него, и ее глаза засветились от облегчения.

— Благодарю, мсье Престбери. Я верю, что вы сдержите слово.

— Зовите меня Роберт.

Она кивнула.

— А теперь вы не могли бы оставить меня наедине с моим сыном, Роберт?

— Да, конечно. — Он побагровел от отвращения, вспомнив о той материнской обязанности, которая ее сюда привела. Он торопливо направился к выходу, но снова обернулся: — Я постерегу вас, если хотите.

Луиза уже стояла к нему спиной, расстегивая корсаж, и посмотрела на него через плечо.

— В этом нет необходимости. В любом случае я не могу допустить, чтобы из-за меня у вас возникли неприятности. Но благодарю, что предложили.

Роберт вышел, весьма ободренный ее улыбкой. Он чуть было все не испортил, но каким-то волшебным образом это даже помогло ему наладить с ней отношения, и теперь он знает, как поступать дальше. Остановившись перед пыльным зеркалом в коридоре, он стряхнул осевшую на лацкане ворсинку с шали и почувствовал, как от его рук повеяло тошнотворным сладковато-молочным детским запахом.

Уорт вполне был доволен своим протеже. Роберт хорошо показал себя в первый месяц, да и в последующие несколько недель старался не вызывать нареканий. У Роберта были безупречные манеры, он умел обращаться с клиентами. Но Уорт все же не мог отделаться от ощущения, что Престбери вообще не любит работать, не отдается делу всей душой. Недавно Уорт несколько раз столкнулся с ним в коридоре, ведущем к складам, где он слонялся, как жандарм на посту, вместо того чтобы стоять за прилавком. Уорт вознамерился сделать все возможное, чтобы призвать Роберта к порядку.

Престбери был не единственной причиной раздражения Уорта. С тех пор как Уорт, в силу собственной честности, решил заблаговременно предупредить владельцев магазина о своем увольнении, желая предоставить им достаточно времени на то, чтобы найти замену, его отношения с ними резко ухудшились. Уорт рассчитывал, что они пожалеют о своем отказе сдать им квартиру, узнав, что он собирается с ними расстаться, но этого не произошло. Напротив, их надменность и презрение стали еще невыносимей, они обращались с ним как с простым рабочим, без которого они вполне могут обойтись, а не как со старшим служащим, который принес им миллионные прибыли. Возможно, они вообразили, что без тех обширных торговых связей, которыми располагал их прославленный магазин, он не сможет преуспеть и все равно прибежит к ним назад, получив хороший урок. Может, именно поэтому они и запретили ему извещать кого бы то ни было о своем уходе до тех пор, пока сами об этом не объявят, чтобы он не успел перетащить к себе ни клиентов, ни служащих.

Они вдруг стали наведываться в ателье, расхаживать по нему с хозяйским видом и во все вмешиваться, будто хотели показать ему, что он уже утратил свои полномочия. В их глазах он уже утратил свой вес. Что он может показать миру от своего имени? Все его платья выходили из этого магазина с биркой «Мезон Гажелен». Если даже он и заработал себе репутацию, то она уже давно перешла к ним. Если кто-то упоминал, из каких дивных сказочных материй были сшиты платья, которые надевают в Тюильри или где-нибудь еще в высшем свете, то никто и не вспоминал про какого-то старшего служащего, по чьей инициативе они были выпущены в розничную продажу, и в списке поставщиков этой роскоши значились только их имена. Ограниченным напыщенным господам и в голову не могло прийти, что в лице Уорта они теряют великого художника-модельера.