Лука

Что-то первобытное и собственническое вспыхнуло в его глазах.

— Прикоснись ко мне.

Она обхватила рукой его член, с гладкой кожей на твердой стали. Он был очень уверенным в себе любовником, грубым и полностью контролирующим себя. Она жаждала заполучить его в свою власть хотя бы раз и свести с ума так же, как он сводил ее.

— Сильнее.

Тепло разлилось в ее животе, пока она двигалась по его затвердевшей длине, представляя его внутри себя.

— Ты возьмешь меня, ангел. — Он запустил руку в ее волосы и потянув ее голову назад. — Я полностью буду внутри этой горячей маленькой киски. Я заставлю тебя чувствовать боль, так что каждый раз, когда ты будешь двигаться завтра, ты будешь помнить, что это я был внутри тебя.

— Боже, как я люблю, когда ты говоришь непристойности. — Желание пронзило ее, воспламеняя кровь.

— Это потому, что ты непослушный ангел, и под всей этой сладостью ты такая же грязная, как и я. — Он убрал ее руку со своего члена и опустился перед ней на колени, дразня языком мягкую округлость ее живота, прежде чем двинуться ниже, чтобы обдать горячим дыханием ее холмик.

Габриэль напряглась в предвкушении движения его рта туда, куда она хотела, но он перескочил через ее пульсирующий клитор и провел языком по внутренней стороне бедра.

— Нет. — Она запустила руку в его густые волосы, раздвинула ноги без смущения и стыда. — Оближи меня.

— Тссс, ангел. — Он держал ее половые губы открытыми и провел пальцем вокруг ее входа, медленно двигаясь к клитору. — Ты здесь не главная.

Она застонала от разочарования, ее руки сжали его волосы. Лука не отводил свой взор с нее, одновременно потирая одним пальцем ее клитор. Ее внутренние мышцы напряглись, когда он скользнул пальцем по другой стороне. Никто никогда не обращал столько внимания на ее киску, и она никогда не была на грани так долго.

— Giorno e notte sogno solo di te (итал. — днем и ночью я мечтаю только о тебе).

— Я же просила тебя не говорить со мной по-итальянски. Я и так слишком возбуждена. — О Боже. Электричество искрило под ее кожей, и ощущения, которые он создавал внизу, становились настолько интенсивными, что она едва могла дышать.

— Я не с тобой разговариваю. — Он поднял ее правую ногу, положил себе на плечо, тем самым открывая ее для себя. Он поцеловал мягкую складку под ее коленом, а затем провел теплую влажную дорожку по внутренней стороне бедра легкими, как перышко, движениями языка. Он снова пробормотал что-то по-итальянски, а затем просунул в нее толстый палец.

— А-а-а... — Как хорошо. Желание свернулось глубоко в ее животе, и она прислонилась спиной к стене. — Лука Риццоли. Ты же не разговаривал с моей киской?

— Я планирую многое сделать с твоей киской. — Он убрал палец и заменил его двумя. — Даже киски нуждаются во внимании.

Обхватив одной рукой ее бедро, удерживая ее неподвижно, он погрузил пальцы глубоко в нее, дразня ее клитор, облизывая нежный комок нервов, но не там, где она нуждалась.

— Что ты сказал? — прошептала она, когда желание кончить достигло крещендо, поднимаясь и опускаясь в такт ленивым движениям его языка по клитору.

— Это секрет между мной и твоей киской. — Он снова пробормотал что-то по-итальянски, вибрация его губ и языка послала волны желания по ее сердцевине.

— Я не люблю секреты. — Она обхватила его голову, прижимаясь к ней, пытаясь получить только один поцелуй его горячего, влажного языка прямо по ее клитору.

— Некоторые секреты хранят тебя в безопасности. — Его грубые пальцы впились в ее задницу, удерживая ее на месте, когда он дразнил ее самым интимным способом.

У Луки были секреты. Даже после всего времени, что они провели вместе, она знала о нем очень мало. В каких еще делах он участвовал? Кем были его друзья в ресторане и почему он не рассказывал о них? И кто эти парни, с которыми он сейчас? Почему они называют его «босс»? Как владелец ресторана мог позволить себе Мазерати и пентхаус в одном из самых фешенебельных районов города и как ему удалось уговорить владельца «Гламура» дать ему ее адрес?

Она отбросила эти мысли, решив насладиться этим временем с ним. В законе был термин для ситуации, в которой расследование выходило на финишную прямую, и человеку нужно было поставить конечную точку, но сознательно решил не делать это расследование, чтобы держать себя в неведении: умышленная слепота.

И в полутьме коморки «Ред 27», с языком любовника между ног, темнота в ее сердце сменилась теплом и светом, и до сладостного забвения было рукой подать, из-за чего Габриэль сознательно решила стать слепой.

— О Боже, Лука. Заставь меня кончить, — прошептала она, дрожа всем телом.

— Io sono tua, bella. Per te farei di tutto (итал. — я твой, красавица. Для тебя я сделаю все, что угодно).

— Переведи, — потребовала она.

Его рот, горячий и влажный, сомкнулся на ее клиторе, отправляя ее в оргазм. Она сжала в кулаке его волосы, и ее гортанный стон зазвенел в ушах, когда изысканное удовольствие накрывало ее волной за волной в интенсивных ощущениях