Лука

Разве имело значение, связаны ли оны кровными узами? Никто не знал правды. Маттео был замечательным ребенком, и он даже не мог подумать о том, чтобы отправить его жить к родителям Джины. Три жизни будут разрушены, если он разделит семью — Маттео, его матери и его самого. Он мог бы построить стену вокруг своего сердца после смерти Джины, ограничив способность дарить свою любовь, но Маттео уже был в безопасности внутри.

И ангел забрался туда вместе с ним.

— Думаю, ты прав, Маттео, — сказал он, оглядываясь через плечо. — Папа сказал то, чего не должен был говорить. И я думаю, что у нас есть кое-что общее. Мы ведь оба итальянцы, не так ли?

— Si, папа! — лицо Маттео просияло, и Лука почувствовал это прямо в своем проклятом, полностью обнаженном сердце.

— И мы оба любим, чтобы наши машины ехали быстро, не так ли?

— Si, Папа! Езжай быстрее. Она уходит. — Маттео указал на дорогу и подпрыгнул на сиденье.

Лука нажал на газ и догнал Габриэль, снова резко остановившись.

— Tesoro mio (итал. — мое сокровище)… — Он высунулся из окна, готовый сделать или сказать что угодно, лишь бы увидеть ее улыбку. Она была той женщиной, о которой он всегда мечтал. Она изменила его жизнь. И он хотел, чтобы она всегда была рядом. Он хотел сказать ей об этом по-английски, но знал, что итальянский — ее слабость, и не было лучшего способа передать то, что было у него на сердце, чем язык любви. — Sei la donna dei miei canzoni. Mi hai cambiato la vita. Ti voglio sempre al mio fianco (итал. — Ты женщина из моих снов. Ты изменила мою жизнь. Я хочу, чтобы ты навсегда осталось со мной).

— Все, что ты говоришь по-итальянски, звучит красиво и искренне, но, если ты хочешь извиниться, сделай это по-английски. — Габриэль остановилась на тротуаре и вздохнула.

— Папа говорит, что он мечтает о женщине, ты должна быть другой, и он хочет, чтобы ты была на тротуаре, — крикнул Маттео с заднего сиденья.

Лука застонал и сделал мысленную пометку сказать матери, чтобы она нашла нового учителя итальянского.

— Sono innamorato di te (итал. — я влюблен в тебя). — Он сказал ей, что любит ее, зная, что она не поймет, но он хотел сказать слова, которые действительно были в его сердце, лучшим способом, который он знал.

— Это что, извинение?

— В некотором роде.

— Знаешь, что сказал твой папа? — Она подошла к пассажирскому окну и улыбнулась Маттео.

— Да, — просиял Маттео. — Это было мило.

— А ты как думаешь? Было ли это хорошим извинением?

Взгляд Маттео метнулся к Луке, потом снова к Габриэль.

— Molto bene (итал. — прекрасным)! — воскликнул он, чем вызвал гордость отца.

— Я все еще не разговариваю с тобой, — сказала Габриэль, когда они с Максом уже сидели в машине. — Я нашла в телефоне итальянское слово «прости», но ты его не произнес. Но я поиграла с приложением для изучения итальянского языка и знаю значение слова «иннаморато», так что, думаю, ты сказал что-то особенно приятное, и так как это очень возбуждающе, я поеду на машине.

Двадцать минут спустя Лука припарковал внедорожник перед домом своей матери в испанском стиле на вилле «Мира». Он предпочел бы пока не привозить Габриэль на встречу с семьей, но у Маттео была тренировка по бейсболу, и он уже опаздывал с возвращением домой. Знакомство с женщиной для его матери было сродни предложению руки и сердца, и, только сейчас осознав всю глубину своих чувств к ней, он не был готов сделать следующий шаг.

— Мне просто нужно отвезти Маттео с мамой, — он помедлил. Было бы невежливо просить ее остаться в машине, но привести ее в дом было бы полномасштабным официальным мероприятием, включающим еду и допрос, к которому она была плохо подготовлена.

— Я останусь в машине с Максом, — сказала она. — Он может быть настоящим проказником, когда я отвожу его в новое место.

— Если хочешь… — Он облегченно вздохнул.

— Все в порядке, — она протянула руку и сжала его ладонь. — Я понимаю.

— Я вернусь через пять минут. — Dio mio. Может ли она быть более совершенной? Он поцеловал ее в щеку.

После того как Маттео попрощался с Габриэллой и Максом, Лука привел его в дом и отправился на поиски матери. Он купил двухэтажный дом с четырьмя спальнями для нее и своего брата и сестры, после того как она согласилась растить Маттео, и она проводила большую часть своего времени на кухне высокого класса с черными гранитными столешницами, гладкими белыми шкафчиками и приборами из нержавеющей стали.

— Ма?

— Мы в гостиной, — крикнула она. — У нас гости.

Пульс Луки участился, и он, проходя через дом, сунул руку под куртку за пистолетом. Его мать никогда не принимала гостей нигде, кроме кухни, и дрожь в ее голосе говорила ему, что что-то не так.