Лука

- Нет, я этого так не оставлю, - решительно говорил Лука. - Скажите им, чтобы они сейчас никуда не ходили. Слышите?! Пусть они непременно дождутся моего возвращения. Я сам должен все выяснить. А пока чтобы никаких расстрелов!

- Эй вы! - крикнул человек сурового вида студентам, снова снимая шляпу и махнув рукой. Студенты остановились. - Декан приказал вам не сметь... расстреливаться. Чтобы дождались его возвращения! Декан тогда сам разберется с вами. А пока чтобы не смели! Поняли?..

Студенты молча стояли в отдалении, опустивши головы, и ждали, не скажет ли человек сурового вида еще что-нибудь, или, может быть, даже сам Лука. О, они не посмеют, - уверенно говорил Луке человек сурового вида, - я их знаю. Ни за что не посмеют ослушаться.

А молоденький студентик, который подошел тогда совсем близко, был в настоящем восхищении от несомненной справедливости Луки.

- Нет, это, между прочим, хорошо, когда кто-нибудь умный, - после некоторого раздумья говорил человек сурового вида, как будто продолжая неоконченную мысль, - я понимаю. Я и сам из всех умственных игр более всего предпочитаю поддавки за проявляемые в них всегда самые добросовестные стремления. Да, а греки, знаете ли, если бы еще подумали побольше, то могли бы сообразить, наверное, что вся их демократия, она непосредственно вытекает из плюрализма, так что нечего им особенно гордиться. Если вы - сторонник плюрализма, я - сторонник плюрализма, Иван Иваныч - сторонник плюрализма, и Марья Петровна тоже сторонница, тогда уже точно получается, что между нами полная демократия и есть. Мне так же и покойный Декан объяснял когда-то.

Лука с сомнением посмотрел на человека сурового вида. - Наверное, вы все-таки недостаточно изощренно и полно передаете слова покойного Декана, деликатно говорил Лука, снова останавливаясь и поджидая отставшего человека сурового вида, - хотя я и не сомневаюсь, что основная мысль вами выражена точно и вполне обстоятельно для простого пересказа своими словами. У покойного Декана же, наверное, было более многообразия привыкшего к самому виртуозному и беспрецедентному выражению ученого.

- Ну нет, конечно, я один только голый тезис передаю по памяти, спокойно соглашался человек сурового вида. - У покойного Декана-то, конечно, были также и примеры из истории, и психология тоже, и разные концепции, все совершенно еще усугубляющие значительность этих непривычных умственных мотивировок. Да-а!.. Все это у покойного Декана точно походило на настоящее искусство. А вот еще однажды я был в музее (но только, разумеется, не по службе), так там, знаете, были все одни картины, картины, картины - у меня еще потом от них долго рябило в глазах - и там, знаете, возле некоторых картин были все надписи "Глумлению не подлежит"! "Да, - думаю тогда, - да! Вот уже оно эти музеи точно... Может, оно, конечно, так, значит, и нужно теперь вовсе... Их, должно быть, все строят специально для отчуждения культуры".

- Да, а тут вот еще психология какая-то... - говорил потом еще человек сурового вида, отчего-то закатывая глаза кверху, как будто устало или мечтательно. - О, психология - это точно наука о незнании человека; и тот, кто меньше знает, тот, несомненно, лучший психолог, а иной же только чаще ошибается, и ему гораздо более точно затруднений и неприятностей во всяком непринужденном сообщничестве. Это мне и наши академики всегда подтверждали. Я-то сам не получил достаточного образования, но часто общаясь с академиками, поневоле наберешься от них какого-нибудь важного научного познания.

- Да, - говорил Лука, - и хотя я совершенно не уверен в справедливой единственности вашей оценки, но тем не менее я принимаю ее по причине вашего высокого служебного авторитета.

- Да нет, я же сам иногда наблюдал точно, - торопливо оправдывался человек сурового вида, как будто бы стараясь у Луки рассеять о себе невыгодное впечатление. - Они гораздо быстрее выходят из музеев, чем входят в них для своего однообразного бездумного созерцания. У них там мысли написано на лицах даже гораздо более, чем было ее у них и за всю жизнь, но это фальшивое, недостоверное письмо. Меня-то не проведешь всеми легковесными их, наигранными достоинствами. В присутствии стыда невозможны никакие искусства, и из них, взятых за горло, так и брызжут порой их питательные соки - безобразия. У них там все мысли их совершенно - это только необходимо зашифрованная от всех окружающих скука, у них там и с детства все их головы устроены так... Уж я даже и не знаю, что это их так в юности портит!..