Лука

Редкие, словно кочки на болоте, посреди света на площади стоят одинокие люди со вздыбленными воротниками их легких демисезонных одежд, с пустыми, строгими лицами, со всеми теперь, кажется, отдававшими весь свет, накопившийся в них за день от сверкающего неба и ровного сумеречного электричества. Отовсюду из витрин выглядывают улыбающиеся манекены, как будто приумножая и ободряя ряды усталых ночных пешеходов. Редкий поспешный автомобиль прошелестит своим резиновым ходом. Широкий обкатанный живописный проспект врывается с одной стороны в площадь, в ее размашистое, неизмеримое пространство; вознесшийся с края проспекта большой торговый дом с оштукатуренными тяжеловесными колоннадами в половину всей высоты дома, с плоской крышей, с венецианскими окнами, построенный некогда на средства истребившегося купечества, красуется и довлеет над площадью, будто ее придирчивый и своенравный хозяин.

Вот еще снующие тени на фоне бледных витрин у подножия дома, и субъекты это все еще невиданного полунощного свойства - спящий на ходу старичок с усами, иные кончики которых любопытно заглядывают ему в ноздри, с шахматной доской и длинным огурцом под мышкой, несколько женщин с тенями на лицах, готовые со всяким совершенно на все удовольствия и полагающие, должно быть, в этом какое-нибудь иное собственное своеволие перед миром, двое гибких моложавых типов с пружинистыми повадками сутенеров, брезгливо переговаривавшиеся между собой на каком-то непонятном их птичьем языке, с замысловатыми густыми стрижками, в небрежных и ловких одеждах, с отчетливо запечатлевшимися на их лицах, нарочными, хитроумными парижскими тайнами - не подходи к ним, прохожий, если драгоценны для тебя твои спокойствие и здоровье! Немыслимый все, неописуемый, сомнительный, скользкий народ!..

- И вот теперь еще, через несколько коротких часов, - размышлял Лука, идя по аллее, состоявшей все сплошь из стриженых, словно пудели, тополей, а в конце аллеи, вдалеке уже возвышался узкий золоченый шпиль Академии, освещаемый со всех сторон двенадцатью мощными прожекторами, - скоро теперь, когда растворивши свои белесые глаза, исподволь станет осторожно пробираться по миру холодный рассвет, они все торопливо отправятся тогда на работу, сонные, бездумные и раздражающиеся... Потоками бессмысленными и нескончаемыми... Народы, обильно навьюченные сознанием привычности и пристойности празднословия. А я никого из них теперь не презираю. Я над ними над всеми начальник, над их оживлением, делами и разнообразными непредсказуемыми состояниями ума. Я даже напротив: желаю им всем несомненного добра в соответствии с намерениями будущего гармонического обустройства...

- Теперь, когда я столь совершенно вооружен некоторым особенным знанием о жизни, - думал еще Лука и, внезапно обернувшись на ходу, с удовлетворением заметил вдруг в шагах пятидесяти от себя проворно мелькнувшую черную легкую тень молоденького студента, безропотно следовавшего за Лукой, наверное, от самого дома академика Платона Буева, - многое открывается мне теперь в самых неожиданных соотношениях, убедительных и разнородных, и побуждает меня к моему необходимому многоустремленному действию. И надо мне еще тоже только хорошо научиться моему уважительному служению человеку в его обыкновенных заботах, возведя даже такое предполагаемое стремление в разряд высокой, благонамеренной философии. Философии цельной и неукоснительной... Чем более задумываешься о каких-либо самых простых и известных явлениях или действиях, тем более еще остается всегда уголков или просторов недоосмысленного...

Лука потом подумал еще, куда идти ему дальше - домой или в Академию, и все-таки отправился в Академию, в пустых коридорах которой в этот час совершенно теперь, кажется, не слышалось и не замечалось жизни, и лишь изредка далеко разносились в темноте истерические визги марковых женщин, должно быть, проделывавших сами с собой какие-то свои невероятные ночные бесчинства.

Вечером следующего дня, полностью проведенного Лукой в своем кабинете, двое, один из которых был дворник, обычно подметавший территорию Академии под окнами Луки, а другой - тоже какая-то весьма незаметная личность из физической лаборатории (совершенно ничтожная величина), собирались идти пороть Луку. - А что, Елизарчик, - начинал вдруг для разговора дворник, ехидно посматривая на своего товарища (того звали Елизаром), - если б вот тебя помыть, побрить и приодеть, да и еще к тому же в соответствующие случаю одежды, тогда, глядишь, и из тебя, может быть, получился бы по внешности какой-нибудь иной руководитель высокого ранга!

- Ну уж это... вот еще, - решительно возражал Елизар в обыкновенной для него, немного невнятной способности речи. - Высокого ранга!.. Как же это даже придумать такое!.. Они же все точно, знаешь ли, совершенно препятствуют народу... Мне странно даже слушать такую выдумку, вовсе немыслимую и беспардонную...

Дворник тогда долго хохотал над неловкой тирадой своего товарища.