Лука, или Темное бессмертие

Николя всерьез намеревался отвезти Одри в отделение скорой помощи, чтобы ее осмотрели, но, столкнувшись с категорическим отказом, смирился, хотя при одном условии: если она до утра останется под его собственным наблюдением. Следовало удостовериться, что ей не станет плохо или не начнет тошнить во сне.

Она не стояла на ногах и с трудом открыла дверь квартиры. Едва успела сказать Николя, чтобы он чувствовал себя как дома, и заснула в ту же секунду, как, не раздеваясь, легла на кровать. Было больше трех ночи.

Капитан предупредил Шарко о сложившейся ситуации и что он не вернется этой ночью. Потом придвинул пуф к стене и стал смотреть, как спит Одри, свернувшись, словно хрупкий зверек. Их ночная операция могла закончиться куда более трагическим образом. Николя лажанулся. Сумеет ли он когда-нибудь кого-нибудь защитить? Сделать так, чтобы его действия не заканчивались полным крахом? Он как Сизиф, толкающий камень: обречен вечно терпеть поражение.

Сон постепенно навалился и на него. В полудреме, когда он то всплывал, то вновь погружался в забытье, мелькали спутанные картины: лица, разрезанные циркулярной пилой, собаки с ковшом вместо морды, многоголовые зародыши с железными зубами. Весь в поту, он вздрагивал, пытался бороться со сном и отключался снова. В какой-то момент все покрылось мраком. Когда он опять открыл глаза, его подбородок упирался в грудь, а затылок свела острая боль.

Утро. 6:40. Заря с оранжевыми пятнышками фонарей сочилась в окна, и уже слышался далекий скрежет скоростного метро: Франция тех, кто встает рано, вступала в свои права. Николя поднялся с пуфа и потянулся, морщась и чувствуя себя еще более вымотанным, чем накануне. Одри спала, дыша медленно и спокойно.

Он отправился на кухню в поисках своего крепкого утреннего кофе. Но нашел только черный чай и чайник – день начинался скверно. Он уже облизывался при мысли о сигарете, хотя весь еще был пропитан проклятым табачным запахом прошлой ночи. После окончания расследования и сеансов у психиатра он избавится от этой гадостной привычки, обещано. Но не будем опережать события, продвигаться следует шаг за шагом.

– Ладно, чай так чай…

Ожидая, пока вскипит вода, он глядел в окно. Блевотный вид на рельсы и провода, вдали угадываются шеренги домов, застившие горизонт. Именно это он больше всего ненавидел в кроличьих норах пригорода: постоянное удушье, нехватку кислорода и серый свет, который тек, казалось, прямо из выхлопной трубы. Горшки с растениями и расставленные повсюду благовонные свечки были всего лишь декоративной косметикой.

Он зашел в гостиную, примыкающую к кухне. Молодая женщина украсила ее, как могла. Фотографии Полинезии задавали перспективу простора и словно раздвигали стены, сборные книжные полки шли от пола до потолка, статуэтки несущихся галопом кобылиц стояли на комоде, чтобы создать ощущение размаха, движения. Но эффект был как от слоя краски на гнилых стенах.

Из шкафа под телевизором доносилось гудение вентилятора. Николя приоткрыл дверцу и обнаружил большой системный блок компьютера, без экрана, без клавиатуры, от которого шла сильная волна тепла.

Он закрыл дверцу. Зачем оставлять компьютер включенным и убирать его в шкаф? Он направился к столу, где стоял второй компьютер, на этот раз ноутбук. Заметил открытый конверт из клиники «Сальпетриер» рядом с клавиатурой, и его горло сжалось. У него такой же. Он, не прикасаясь, смотрел на него, как будто речь шла о священной земле. Наверняка там были ответы, которые он искал: тайны Одри, ее страдания, самые интимные ее раны. Вся темная материя, из которой она была соткана, вплоть до сегодняшнего дня. Какие слова она выбрала, чтобы описать все ужасы той июльской ночи 2016 года? О чем вспоминала? Что забыла?

За его спиной чайник издал благословенный свисток. Несмотря на сжигавшее его желание, Николя не прикоснется к этому письму, потому что украсть слова – значит осквернить могилу. Он приподнял рамку, стоящую слева от экрана, и посмотрел на ее фотографию с Роланом. Здесь им было лет по двадцать, и они позировали перед факультетом. Рыжие волосы Ролана блестели под солнцем, притягивая к себе весь свет. А Одри окутывал длинный водопад волос, ниспадающий до локтей.

Нижний правый угол снимка бугрился. Николя различил линии, похожие на буквы: слова были написаны на другой стороне фотографии.

Он наклонил рамку, и прямоугольник глянцевой бумаги заскользил между своим основанием и стеклом, пока не показалась надпись: «Одри & Николя, май 2003, факультет».

Это еще что за бредятина?

Белланже не понимал. Перед ним на снимке был Ролан Казулуа, тот самый Ролан, обосновавшийся на Таити, чье лицо отражалось на его странице в Facebook, на которую он сам подписался под ложным именем. Тогда почему здесь написано Николя – имя того, кто погиб на Английской набережной?

В нем зародилось ужасное сомнение. Он достал из кармана блокнот, вырвал страницу и написал Николя Сулар – «Nicolas Soulard». Подумал несколько секунд, переставил буквы, пока не восстановил другое имя:

R-O-L-A-N-D C-A-S-U-L-O-I-S