Лука, или Темное бессмертие

– После… кораблекрушения я стал работать еще больше, чем раньше, с утра до вечера и даже ночью. С одной стороны, я давал жизнь детям, а с другой – погрузился в исследования старения в лабораториях Национального центра. Средств было мало, финансирования не хватало, проекты буксовали на месте… Знаете, для правительства научные исследования как бедные родственники… И вот однажды Демоншо познакомил меня с… с Мишелем Ортманом. У этого типа была единственная навязчивая идея – прожить как можно дольше. Он был убежден, что до бессмертия рукой подать и все сводится только к достаточным средствам. Он хотел принадлежать к поколению, которое узнает бессмертие, и был готов вложить в это все свое состояние. Страх смерти так и сочился у него из всех пор.

Гриффон балансировал на краю. Исповедь человека, которому некуда деться, он уже стоит над пропастью. Шарко испытал жуткий страх: как только тот выложит все, что у него накопилось, он убьет ребенка и покончит с собой.

– Он предложил мне параллельно с моей обычной занятостью в клинике работать в «TechViva». Его ученые исследовали физиологическое старение клеток и износ теломеров. Уже было известно, как продлевать жизнь мышей на несколько лет, но процесс был крайне сложным и трудоемким. А Ортман предлагал новые пути исследований с применением технологии CRISPR‐Cas9, нацеленной на гены, вызывающие старение. Они… черт, да они опережали нас лет на пять! Я ни секунды не колебался, хотел уйти из клиники, но Ортман категорически настаивал, чтобы я оставался там директором. В тот момент я не понимал… И я продолжил работать на два фронта. В «TechViva» исследования велись в условиях соблюдения строжайшей тайны, совместно с другими лабораториями, также принадлежащими Ортману.

– Как «WorlDna», – уточнила Люси.

– Да. Они собирали геномы по всему миру с единственной целью – обогащать базы данных, изучая различия между популяциями, чтобы понять роль генов и таким образом создавать генетические ножницы, которые они по бешеной цене продавали другим лабораториям. Ничего противозаконного, все чисто и честно, правда, на грани этических правил, но не переходя их границ. Однако же все шло намного быстрее благодаря деньгам, средствам и лучшим умам со всего мира, собранным по баснословным ценам, причем каждый работал над своим маленьким кусочком, не имея представления о «целом», о конечном проекте Ортмана, в котором я был главным звеном. За несколько месяцев нам удалось совершить чудо с мышиными эмбрионами, все благодаря CRISPR. Эти эмбрионы потом заново имплантировались самкам, которые производили на свет детенышей. Достигнув взрослого возраста, эти генетически модифицированные особи старели намного медленнее. Их теломеры изнашивались на три порядка менее быстро, чем в среднем! В тысячу раз, вы представляете?

Да, они представляли… Мало-помалу конечная истина, та дьявольская истина, заключенная в самой ДНК братьев и сестер Луки, всплывала на поверхность и являла всю свою чудовищность, всю извращенность мира, в котором предстояло расти их собственным детям.

– Они манипулировали мною. Ортман знал про Мэгги и стал на меня давить. Демоншо предал меня, и ему было плевать, что ко дну мы пойдем вместе. Этот тип – воплощение дьявола, я никогда не встречал никого подобного. Мерзавцы хотели, чтобы я работал с человеческими эмбрионами. Чтобы я выносил образцы из клиники и применял технологию CRISPR, не без успеха протестированную на мышах. Я… я говорил, что это безумие, что в семидесяти процентах случаев к человеку неприменимо то, что сработало на лабораторных животных. Что первые попытки будут катастрофическими и породят нечто чудовищное. И…

Быстрым жестом он смахнул капельки пота, блестевшие на бровях.

– И что даже если мы модифицируем эмбрионы, нужны будут животы, где они смогут развиться. Человеческие животы. И черт возьми, Ортман и Демоншо нашли добровольцев. Женщин, готовых принять в свое чрево эти природные аномалии. Женщин, способных сохранить тайну. Я поверить не мог, пока одна из них, Татьяна, не сказала мне четко и ясно: «Запихните мне это в живот». Демоншо стал называть меня док Прометей… Я ненавидел это прозвище. Он обустроил лабораторию, и я принялся за работу. Я вынес эмбрионы из центра, переправил их в «TechViva», чтобы применить технологию CRISPR. Я мог бы взять любой эмбрион, но… я работал с моим собственным генетическим наследием, моим и Мэгги. Эти эмбрионы были всем, что мне оставалось от жены…

Перед Шарко был глубоко больной человек. И опасный…

– Я надеялся, что на моей стороне максимум шансов, что все получится. Я говорил себе, что… может быть, Ахилл, мой маленький Ашиль, вернется. Потом я оплодотворил некую Татьяну, первую из них.

Франк сжал пальцы на оружии. Никогда еще миф о Прометее не звучал в его ушах с такой силой. Эти крохотные существа были самыми яркими его иллюстрациями.