Лука Мудищев (сборник)

Бьются бабочки, мечутся тени

И зовут, словно шлюхи, в объятья;

С мертвых губ не сорвутся проклятья,

Не раздвинуть мне эти колени!..

Да

Любовью был твой облик напоен,

Осенний сад в его уборе мертвом

Парил над нами вечным натюрмортом,

Открытый взору с четырех сторон.

Струились волосы, и бредил Аквилон

Над захолустьем желтым, как всегда,

Там голосом нетвердым

Ты мне шепнула: «Да».

Искушение

Зима ушла за волнолом

И прячется от пылких взоров,

О, Млечный Путь, ты за холмом,

Ты ярче всех земных узоров.

Вновь распускается побег

Над магией соленой пены;

Смеркается, и новый век,

Как вкопанный застыл у сцены,

В разброде своевольный март,

Срываясь с оголенных веток,

Так хуй въезжает в арьергард

С передовых своих разведок!

Шум весенний

Настежь дверь — ни дуновенья,

Льются сумерки забвенья;

Там в листве от всех невзгод

Ты хранишь запретный плод.

Дрозд скорбит, попавший в сети,

Дух клянет мирские нети,

Шлюха плачет взаперти —

Не с кем ножки развести!

Каплет дождик мертвой скуки,

Грезит мученик науки;

Слышен мне сквозь гомон птиц

Скрип заветных половиц!..

Глаголы

Как май полыхает!.. Светает. Пора!

Накинешь доспехи и прочь со двора.

Не ты ли цепочкой играешь нагая

И смотришь в окошко, почти не мигая;

Рожденный разлукой колеблется звук,

А скрученный локон на пальце упруг.

Становятся ближе ночные светила,

Ты в самое сердце поэта пронзила.

Там губы пылают, как будто в огне,

Там бедра, как рыбы, всплывут в тишине,

Как трепет восторга, как ночь вдохновенья,

Как молния страсти, как сумрак забвенья,

Где падают звезды и грезят цветы,

Спрягая глаголы твоей наготы!

Мадригал

Наяву ли это все? Время ли разгуливать?

Вы со мной — смеюсь, а нет — плачу невпопад!

Хватит. Больше не могу вас подкарауливать

И пытаться залучить в небывалый сад.

Ах, давно ли я мечтал, вами очарованный,

И с улыбкой на устах отходил ко сну?

Тихий ангел пролетит, близостью закованный,

И закружит Петербург раннюю весну.

Здесь, под небом голубым, друг вы мой единственный,

Завуалилась луна, зашептал камыш…

Только небывалый сад вновь стоит безлиственный,

Будто с войском проскакал грозный Тахтомыш.

Снова улица, зима. Разве полог тюлевый

Мне напомнит в эти дни прежний наш уют?

Ничего не оживить. Как тут ни разгуливай!

В очаге веселых дров по ночам не жгут.

Страсть завязана узлом. Нечего разглядывать!

Гулко дятел застучал на свою беду.

Наяву ли это все? Стоит ли загадывать?

Как, скажи, заполнить мне эту пустоту?

Редко видимся с тех пор. Разве пообедаем.

За вином ли, без вина — все ночей не сплю…

В нежном шелесте шелков что творим — не ведаем,

Безотчетно — всю, как есть, я люблю. Люблю!

Снаружи

Блядь в слезах. Клиент взбешен.

Страшный мир со всех сторон.

В городах повальный грех

И тлетворный яд утех.

Двери в церковь заперты,

Каплет дождик на цветы;

Где-то слышен детский плач,

Вновь дитя раздел палач.

Ходят ножки по цветам,

Сколько их споткнулось там!

Лишь беспечный воробей

Ловит крошки у дверей.

Благодать

Отлитой скульптором из гипса,

Любуюсь издавна пиздой

Аспазии или Калипсо, —

Не разгадал я под луной!

Но сколько раз из любопытства

Касался, сдерживая прыть,

Ея, исполненной бесстыдства,

Чтоб истукан сей оживить!

Казалось, совершенство тела

Неистребимый грех ласкал,

И мне она о чем-то пела,

Но вот о чем? не разобрал!..

Вся эта стать — озноб по коже,

А только средь толпы она

Ждала любви и ласк, похоже,

Надменной прелести полна.

Взывает ангел бледно-синий,

Как символ давней красоты,

Изящество точеных линий

Столь восхитительной пизды.

В твореньях мрамора ли, гипса,

Неизъяснима благодать;

Любуюсь я красой Калипсо

Или Аспазии — как знать!

Восточный мотив

Отсвет закатный

Стремительно делает круг,

Цапли и чайки

Взмыли с испугом на юг;

Вьется красотка,

Но голос все глуше звучит,

В облачной выси

Укрылся отшельничий скит.

Позднею ночью

На лампу летят мотыльки,

Мчусь-погоняю,

Движенья все так же легки.

Ты ли вскричала,

Стесняясь желаний и слез,

С хуем могучим

Входит отшельник-даос!

Благодарность

О тех красавицах, в которых смысла нет,

О бурных днях, что сгинули без цели,

Не говори с тоской: любви простыл и след,

Но с благодарностию: всех мы поимели!

Любострастные стишки из Пьетро Аретино

I

Давай, душа, перепихнемся поскорей,

Ведь мы для ебли рождены с тобой, ей-ей!

А если хуй тебе по нраву, то пизду

На трон богини этой ночи возведу.

А, говорят, post mortem[3] нас приимет гроб,

Но я бы до смерти тебя сегодня еб.

А там, глядишь, Адама с Евой заебем,

Чтоб не ударить перед смертью в грязь лицом.

Когда бы эти пустосвяты не еблись,

В сплошном раю мы провели с тобою жизнь.

А, впрочем, нет. Оставим сплетни в стороне.

Ты держишь хуй, а я пизду. Ко мне, ко мне!

Вот-вот я вставлю. Так сожми его сильней,

Давай, душа, перепихнемся поскорей!

II

— Спи спокойно, милый мальчик,

Баюшки-баю,

Боже, снова встал твой пальчик,

Что же я стою?

Задвигай в меня, мой милый,

Вдуй же до конца,

Боже мой, какой ты силой

Превзошел отца!

— Мама миа, не толкайте,

Он и сам войдет;

Вы сестру ногой качайте,

Пусть она уснет.

— Не стесняйся! тискай смело,

Милый, грудь мою!

— Вверх поддайте, ну же! Дело

Я вам говорю.

— Как сладка поебка эта,

Как в земном раю.