Лука

— Ему было пять лет, когда Аня ушла, даже не собирая вещи. Он цеплялся за ее платье, прося взять с собой. Она просто оставила письмо на кухне о том, что больше так не может жить и ушла. Я нашел сына в слезах в спальне, а прощальную записку на кухне. — Ханзи сел обратно, закидывая ногу на ногу. — Лука не смог простить и понять ее поступка — что может заставить мать бросить сына, а также из всего этого он сделал только один вывод — что нельзя полностью доверять женщинам, они могут бросить тебя.

— А Вы смогли простить ее?

— Я подозревал, что так будет и не был удивлен ее уходу. — он мягко улыбнулся. — Аня была очень мягкая, нерешительная, она не была из тех людей, которые способны идти против системы. Надеюсь, что второй брак сделал ее счастливее. В этой истории мне жаль только мальчика, который вырос без мягкой женской руки.

— Вы никогда не думали, что можете встретить другую женщину?

— Думал, но к сожалению, я однолюб.

— Жаль, что мой папа также не думал. — на моих коленках зашевелился комочек. Я погладила его. — Когда мама умерла от рака я была еще подростком и очень сильно переживала все это, было трудно поверить, что такое может случиться в моей семье, со мной. Для меня это было невыносимо. Ему было тоже сложно, но на его пути попалась расчетливая женщина, которая очень хотела замуж. И вот меньше чем через год мой отец снова женился. Я с его новой женой так и не смогла поладить. И ни потому что я не хотела принимать нового члена семьи… Дата моего отъезда из родного дома стоит в календаре как личный день независимости.

— Соболезную Алиса смерти Вашей матери.

— Расскажите, пожалуйста, еще что-нибудь о детстве Луки, от него не дождешься, а мне интересно.

Мне хотелось стать ближе, хотя бы так прикоснуться к нему, прочитать мысли, которые скрываются за этим выражением лица.

— Чтобы интересного такого рассказать… — Ханзи сложил руки треугольником перед собой, обдумывая. — Когда Лука был маленьким, его часто называли птенчиком. Такой хрупкий, самый меленький. На голову ниже Алана и Мишки, его постоянно обижали. Каждый день из садика возвращался с синяками, больно смотреть было. Сейчас и не поверишь в это, а в детстве у него сил как у птенчика и было.

— Хоть что-то у нас есть общее. — я рассмеялась. — Когда мне было пять-шесть лет, то постоянно доставалось от сверстников, а куклы не задерживались надолго, потому что их все отбирали. И как же такой маленький птенчик стал таким грозным дядей?

— Наверное, он устал бесконечно получать. Он стал резко меняться в подростком возрасте, словно отрекаясь от черт матери, не простив ее. Стал взрослеть, раздаваться в плечах, менялись черты лица. От занятий спортом появилась мускулатура. Он резко перестал приходить домой в синяках, зато меня стали часто вызывать в школу. Мой сын научился защищаться. И сил в нем появилось хоть отбавляй. Устроился подрабатывать ко мне на завод грузчиком даже не сказал мне ничего. Оказалось потом, что ему нужны были деньги. Подозреваю, что у него появилась первая девушка, ни разу не видел ее. Подростки. — Ханзи рассмеялся. — Лука был с лет пятнадцати такой взрослый и угрюмый и не особо делился романтическими переживаниями.

Я непроизвольно закусила уголочек нижней губы, даже не замечая этого. Возможно именно тогда Дьявол встретил свою первую и единственную любовь.

— А с чего Вы решили, что ему понадобились деньги на девушку?

— Потому что ему самому много не нужно было. — Ханзи отмахнулся. — К этому времени я стал достаточно зарабатывать, мы перебрались в другую квартиру. Нам двоим хватало и даже больше. На моей шее было еще двое. Мишку одеть, обуть. Алану новую энциклопедию купить. Куда их деть было? Мы не жили богато, но у нас было все. У меня кстати сохранились некоторые фотографии. Ты не узнаешь их.

— Сейчас со всеми технологиями трудно в это поверить, но я впервые сфотографировался только в день своей свадьбы на полароид, старый такой, фото получились желтоватые.

Ханзи открыл альбом на первой странице, на ней была почти точная копия Луки, только этот парень был более темноволосый, стройный и взгляд у него был юношеский, мягкий и не было бороды. На нем были скромные брюки и рубашка. Рядом с ним стояла девушка, очень тоненькая на его фоне, еле достающая до его плеча одетая с изыском, утонченно. Она так испуганно смотрела в камеру, что нельзя было сказать, что это день свадьбы — день радости.

Тут же вспомнилось, как Лука назвал свою мать серой мышью. В его словах была доля правды. В ее внешности с такими правильными и аккуратными чертами лица, которые так и были пропитаны аристократизмом, так и сквозила блеклось, некая серость, которую нельзя объяснить пока сам не взглянешь на человека.