Лукавая 7 степени

Я встала и потянулась. Только сейчас я почувствовала, как   устала, все тело вдруг стало вялым, бесформенным, тяжелым, мысли пропали, вероятно улетели  спать, взамен их  появилось желание  – спуститься вниз, в спальню,  лечь в широкую постель и укрыться с головой тонким одеялом. Иной раз надо что-то сделать и для себя! И я отправилась спать.

Мой дом

Мы, будущие покойники, живем ли мы?

Когда я проснулась, солнечные лучи играли на стенах спальни, отражались в стеклянной вазе на комоде, лежали на деревянном полу, сочились сквозь неплотные жалюзи. Мне сразу стало весело и легко на душе. Люблю я свет! Обожаю солнце!

Я вспомнила сон. Мне снились родители. Они мне часто снятся, я скучаю по ним. Мама, доктор психологии, была моей лучшей подругой, она не только разговаривала со мной на любые темы, но и руководила так тонко, что я ничего не замечала, будучи еще неопытной и доверчивой. Но мама делала на меня свою ставку; известно, что не смог сделать из себя, хочется сделать из других. Но что она желала для любимой Яночки? Кем хотела видеть ее в будущем? Это было удивительно, но она не видела во мне ни учительницу, ни врача, ни геолога, – все самые престижные профессии ее собственной молодости, нет, она взращивала во мне "внутренний мир", в первую очередь, заботясь о том, чтобы в него не попала всякая фальшь, дешевка, мелочь, подделка. В беспощадном разоблачении и высмеивании всего фальшивого, мелкого состояла ее борьба за мой "внутренний мир". Она, таким образом, одевала мою душу в броню. Это было особенно важно, так как я росла доброй, любознательной, доверчивой и пылкой, – легкая добыча для проходимцев и собственных иллюзий.

«Люди в массе своей – ходячие кирпичи, в них все давно сформировалось, схватилось, застыло; потому они непробиваемы, необучаемы, неуправляемы, неизменяемы. Глиной они были только в детстве, когда из ребенка можно изваять любую фигурку. Но ты должна остаться глиной», – говорила мама, усмехаясь тонкими губами и прищурив умные глаза; хотя в комнате было тепло, она невольно куталась в широкую пуховую шаль; мерно тикали большие напольные часы, за окном стояла холодная, снежная зима; было грустно. «И только тогда ты, моя девочка, можешь меняться, принимать любую форму, превращаться в любую фигуру и потом снова обращаться в глину для новых превращений!»

Я это запомнила.

Мой папа, доктор химических наук, профессор в университете, страстный любитель путешествий на поезде, брал меня с собой в свой отпуск, и мы ехали в какой-нибудь отдаленный город, и половина страны пролетала у нас перед завороженными глазами за окном поезда; мы выходили на 2-3 дня, осматривали город, будь то Иркутск, Екатеринбург, Севастополь, Курск, Чита, Казань, Санкт-Петербург, и брали билет в другой город, и снова мчались по бескрайней, удивительной стране.

Я полюбила свою страну.

Я наскоро оделась, спустилась по лестнице вниз, на кухню, пообедать. Открыв холодильник, я к моему удивлению обнаружила, что он пустой; я настолько отвлеклась  на великие дела, что совсем выпустила из виду дела маленькие, бытовые, мешающие жить, отвлекающие от высокого. Стояла только баночка йогурта, а на столе лежала почти сухая корочка хлеба. Я размочила ее в йогурте и задумчиво съела. Я жевала и чувствовала себя похожей на Буратино, как он радовался, когда нашел сухую мушиную ножку и долго ее обсасывал. Покончив с обедом, я через кухню вышла в сад. Солнце стояло уже высоко, от ночного дождя не осталось и следа, все высохло, асфальтовая дорожка блестела, деревья стояли как новенькие, свежие, омытые. Все вокруг, мой сад,  горячий воздух, высокое солнце,  чистое голубое небо дышало   цветением  и радостью…

Солнце действует на меня, как женщина на мужчину, –  она его заряжает энергией; я почувствовала неукротимое желание работать, попрощалась с садом, с сиренью и магнолией, закрыла дверь и поднялась по лестнице на чердак, распахнула узкое окно и высунулась наружу.

Мой дом состоит из двух этажей и чердака: окна первого этажа, там, где кухня,  гостиная и терраса, выходят как бы в настоящее: одни на улицу и текущие события, другие в сад; окна второго этажа, где располагается спальня, выходят словно в прошлое, –  видения и картины былого текут у меня  перед глазами, когда я гляжу в окно или закрываю глаза, прежде чем уснуть; раньше здесь жили родители, это была их комната; а два окна чердака  на третьем этаже, где расположена сейчас моя рабочая комната, и где прошло мое детство, глядят как бы в будущее, –  люблю я сидеть у этих окон и устремляться зачарованными глазами  в даль. Иногда мне удается  заглянуть далеко в будущее…Хотя, что такое будущее? Чаще всего это кладезь еще не совершенных ошибок…Но там же находятся все цели, все планы и ожидания…