Лукавое светило

— Может, его, того… собака загрызла? — продолжая дрожать, высказался председатель. — Не нашли общего языка, вот она его и сгамкала…

— Пристрелить её, чтоб живых людей не грызла! — предложил кто-то из членов артели. — Взять ружьё, бах — и поминай, как звали!

— Стрелять нельзя, — возразил бухгалтер. — За неё большие деньги плачены. В инвентарную книгу записана… Уговорить бы её как!

— Товарищи! Никак Матвей! — закричали в толпе. — Он и есть! Это его шапка! Да вен он, вон, на чердаке!

— Люди добрые! — замахал Матвей шапкой, — Братцы! Выручайте! Близко, подлая, не подпускает! Всю ночь, чтоб ей ни дна, ни покрышки, на чердаке промаялся.

Затем Матвей неожиданно юркнул обратно. И все услышали, как он стал зазывать собаку:

— Полканушка! Иди, собаченька, на место! Я тебе мясца куплю, печёночки! Иди!..

Потом раздался приглушенный лай, удар, похожий на выстрел, и радостный крик Матвея:

— Есть! Наконец-то, будь она семь раз проклята! Загнал подлую! Захлопнул! Кошка помогла. Погналась за кошкой, а я её, голубушку, и припёр…

В тот же день бухгалтер стоял перед Мелешкиным и, переминаясь с ноги на ногу, докладывал:

— Полкан уже в две тысячи сто пятнадцать рублей обошёлся, не считая кормёжки. А чем, спрашивается, он лучше Матвеева Шарика? Шерсти больше — и всё…

И, скосив глаза на матовый шар потолочной лампы, бухгалтер еле слышно добавил:

— Из газеты приходили. Спрашивали, что да как… Завтра жди подарка!.. Вот тебе и хозяйственный подход!.. Это называется сэкономили!

Вечером собаку продали за пятьдесят рублей заведующему базой райпотребсоюза, приехавшему в артель за бочкотарой.

ПРОРАБОТКА

Инженера Кудоярова и его закадычного друга бухгалтера Буянова пригласили на заседание месткома. Ещё утром, когда Кудояров и Буянов шли на работу, их остановила секретарь профсоюзной организации Мария Семёновна Соломатина и вместо обычного «Здравствуйте» коротко бросила:

— Догулялись, молодчики, допрыгались! В местком поступило заявление о ваших похождениях. Приходите после работы, будем разбирать…

Если судить по тому, сколько мрачных дум было ими передумано с утра до вечера, то этот восьмичасовой рабочий день можно было принять за целую вечность. И, тем не менее, к началу заседания они опоздали. Решив, что самим лезть на рожон не совсем приятно. Кудояров и Буянов уселись в тёмном коридоре и стали ждать вызова на заседание, каждый лелея в душе надежду на то, что об отсутствующих легче забыть, нежели о присутствующих. Всегда весёлые и беззаботные, теперь они сидели друг к другу спиной, часто курили, ещё чаще вздыхали и время от времени перебрасывались короткими, полными отчаяния фразами.

— Да, влопались, как зайцы в яму, — сказал Кудояров и так вздохнул, что последующим затем выдохом, казалось, можно было пустить в ход несколько ветряных мельниц. — Теперь пыхти, отдувайся… И всё ты виноват! Ты толкнул меня во искушение!

— Конечно, теперь всё вали на меня, — хрипло ответил Буянов, потирая уже и без того растёртую докрасна щёку, — Если послушать только тебя, то я и демон-искуситель, и коварный обольститель, и… в общем, полный разложенец, морально неустойчивый субъект, — словом, отпетая душа. Ну, что ж, пусть будет так! Но ведь и ты не ягнёнок! В праведники тоже не годишься!.. Ну. куда тебя, старого барбоса, понесло? Ведь у тебя семья, лысина, вставные зубы. Черт знает, на кого ты похож!

— Положим, и ты не из красавцев, — пробурчал Ку дояров, перебрасывая прядь волос с правой стороны на левую. — По лицу словно трактор с бороной проехал — всё в морщинах… Одышкой маешься… Глаза скоро перестанут отличать кошку от собаки. А что касается семьи… Ты тоже не парубок.

— Я разведусь.

— Хотел бы я знать, кто тебе позволит в третий раз разводиться? Уж не местком ли? Там тебя сейчас так разведут, что ты свету белому не возрадуешься! У председателя месткома товарища Махотина на этот счёт ух какая тяжёлая рука! Он задаст жару!

— Тебя тоже вдоль шерсти не погладят.

При мысли о предстоящей каре друзья опять беспокойно заёрзали на своих местах, посмотрели на дверь, за которую их могли пригласить каждую минуту, и умолкли. Потом снова послышались вздохи, похрустывания пальцев, чуть слышные нервные присвисты.

— Слушай, Павел, — встрепенулся Кудояров, — а что за… за это самое… может быть?

— Общественного чествования с музыкой и речами, надо полагать, не будет, — ответил Буянов, тиская щегольскую шляпу, — Однако наши заслуги, бесспорно, будут отмечены. И хорошо, если только в стенной газете. А вероятней всего — в центральной. Фельетон с карикатурой.