Лукиан Самосатский. Сочинения

13. Итак, ты одолел, счастливец, и возложил на себя венок олимпийского победителя. Нет, больше того: ты Вавилон взял, ты крепостью Сард завладел, отныне в твоих руках будет амалфеин рог изобилия, и в твой подойник потечет птичье молоко. Да! В воздаяние столь огромных трудов должен ты получить величайшие, удивительные блага, чтобы состоял твой венок не из одних только листьев: и плата должна быть положена, к какой нельзя относиться без уважения, и выдаваться она должна своевременно, без хлопот, по потребности, и прочие почести, тебя над толпой возносящие, должны быть предоставлены; с прошлыми трудами, с уличной грязью, беготней, бессонницей должно быть покончено. И вот, наконец, оно — исполнение чаяний: вытянув ноги, возлежать и только тем заниматься, ради чего с самого начала ты и был принят в дом, тем, за что получаешь жалованье. Так бы должно было быть, мой Тимокл. Пожалуй, совсем уже не велико было бы зло — пригнувшись нести иго легкое, удобоносимое и, что главнее всего, позолотой покрытое. Но многого, а лучше сказать — всего целиком — не хватает до должного: ибо возникают бесчисленные, несносные для свободного человека положения и тогда, когда ты уже стал другом дома. Выслушай же все по порядку и сам рассуди, возможно ли выдержать это человеку, который хоть в какой-нибудь мере причастен к образованию.

14. Начну я, если угодно, с того первого обеда, на котором тебе приличествует отобедать, чтобы получить первое посвящение в твои будущие обязанности друга дома. Итак, незамедлительно является перед тобой некто с приглашением прибыть на обед — слуга, не лишенный обходительности, милость которого тебе надлежит прежде всего снискать, сунув ему в руку, чтобы не показаться неловким, самое малое пять драхм. Тот, пожеманившись и наговорив предварительно разных: «оставь», "я, от тебя" и "ради Геракла, не надо", — наконец даст себя убедить и уходит, улыбаясь во весь рот. А ты, заранее приготовив чистое платье и придав себе возможно более порядочный вид, помывшись, отправляешься в путь и боишься, как бы не прийти прежде других, ибо это — незнание приличий, точно так же как являться последним — обременительно для хозяина.

Так вот, улучив надлежащее время, ты входишь. Тебя встречают с чрезвычайным почетом; кто-то берет тебя и отводит на ложе, расположенное лишь немного ниже хозяйского, всего через два каких-нибудь места, занятых старинными друзьями.

15. А ты, как будто попал в палаты Зевса, всему дивишься и от всего, что вокруг тебя делается, ты точно повисаешь в воздухе — до такой степени все для тебя ново и незнакомо. Между тем домашняя прислуга на тебя поглядывает, и каждый из присутствующих следит внимательно за твоим поведением, и самому хозяину оно не безразлично: напротив, он даже наказал заранее кое-кому из рабов наблюдать, не слишком ли часто ты станешь кидать осторожные взоры на прислуживающих мальчиков или на супругу или на наложниц хозяина. Слуги гостей, видя, что ты совершенно ошеломлен, подсмеиваются над твоим непониманием происходящего и заключают, что ты до этого никогда не обедал у другого богача и что внове для тебя положенный перед тобой для отирания рук платок. Конечно, как и следует ожидать, ты от смущения неизбежно потеешь и, хотя мучишься жаждой, не решаешься попросить пить из боязни прослыть за пропойцу. Среди расставленных на столе кушаний, разнообразных и приноровленных к известному порядку, ты не знаешь, к какому сперва, к какому потом протянуть руку: итак, остается украдкой посматривать на соседа, ему подражать и таким способом изучать порядок обеда.

16. Впрочем, самые разнородные испытываешь ты ощущения, и смятением наполнена душа твоя. Оглушенный всем, что вокруг совершается, то удивляешься ты счастью богача, его золоту, кости слоновой, всей этой роскоши; то исполняешься жалостью к самому себе, спрашивая, можно ли, будучи таким ничтожеством, все же считать это жизнью. Временами приходит тебе на ум, какую завидную ты проживешь жизнь, наслаждаясь всей этой роскошью, имея в ней долю на правах равного; ты начинаешь думать, что тебе предстоит сплошной праздник в честь Диониса. Вдобавок цветущие отроки, прислуживающие за столом и посылающие ласковые улыбки, рисуют тебе предстоящую жизнь еще более изысканной. И в лад с этим в тебе непрерывно звучит гомеровский стих:

Нет, покарать невозможно троянцев и стройных ахейцев

за то, что много трудились и вытерпели ради такого блаженства. Затем начинаются здравицы, и хозяин, потребовав кубок огромных размеров и посылая его тебе, отпивает из него, величая тебя учителем или еще как-нибудь. Ты же, приняв кубок, по неискушенности своей упустил, что должно было и тебе в свой черед сперва сказать что-нибудь, — и в наказание прослыл деревенщиной.