Лукьяненко

Конечно, существо вопроса, как никому другому, Лукьяненко было понятным. Кому, как не ему, пристально следившему за всеми достижениями в мировой практической селекции, столь близок и понятен этот вопрос. Тем более что с Норманом Борлаугом он не раз встречался на симпозиумах и конгрессах. Мексиканский селекционер приезжал и в Краснодар, чтобы своими глазами посмотреть на «чудодея» Лукьяненко на той самой земле, где у него год за годом выходят на поля сорта, удивляющие мир. Что ни говори, а мексиканские сорта дают всего лишь до тридцати центнеров с гектара (это потолок), а лукьяненковские порой и за шестьдесят, особенно последние — Аврора и Кавказ. Да и Революция в Индии и Пакистане смогла увеличить урожайность только до тринадцати с половиной центнеров с гектара, всего в два раза больше, чем прежде.

Думая о Борлауге, Лукьяненко высказал в интервью корреспонденту «Литературной газеты» замечательную мысль. Она давно волновала его, и он не мог об этом не упомянуть:

«Надо сказать, что в прессе часто появляются статьи о научных открытиях и технических новинках. Конечно, новейший сверхзвуковой лайнер и обнаружение новой атомной частицы — события важные и интересные. Но вот о работах селекционеров пишут мало — вроде бы тема не романтическая, а в новом сорте пшеницы не так зримо воплощены достижения прогресса, как, скажем, в синхрофазотроне диаметром в два километра.

Однако беспрецедентное решение Нобелевского комитета, присудившего премию агроному, доказывает, что в колосе сегодняшнего хлеба — в том, какова его урожайность, где он растет, кого накормит — сконцентрирована не только научная мысль, но и ее мировая значимость. Сегодняшний хлеб — плод совместных усилий ученых всех стран, их международного сотрудничества, имеющего свою историю».

Сам Павел Пантелеймонович много сил и энергии в последние годы своей жизни отдал международному сотрудничеству в области селекции пшеницы. Об этой стороне его деятельности свидетельствуют как многочисленные поездки к зарубежным коллегам, так и визиты в Краснодар делегаций из многих стран, то участие, которое он принимал в работе международных симпозиумов, и неоспорим большой личный вклад, привнесенный нашим замечательным ученым в это дело. Он много размышлял о развитии контактов между селекционерами, связей, призванных служить не только взаимному пониманию и сотрудничеству, но и служащих единой, общей для селекционеров всех стран цели — продвижению селекции по пути дальнейшего прогресса. Как человек высокого гражданского долга, коммунист, он мыслил масштабно, заглядывая далеко вперед. «Ведь конечная цель всего человечества, — говорил он, — избавить население нашей планеты от постоянной угрозы голода, от постоянного недоедания, которые, к великому сожалению, испытывает на Земле один миллиард человек. И вовсе не перенаселение является причиной бедствий теперешнего и будущего поколений в большинстве развивающихся стран Азии, Африки и Латинской Америки. Тяжелое наследие колониализма и тот социальный строй, позволяющий незначительным в процентном отношении социальным группкам завладеть в конце концов результатами общественного производства, являются этой причиной. Тут мало что решает филантропическая деятельность, пусть и ярко одаренных, честных личностей. Даже таких, как, скажем, Норман Борлауг… Нужны коренные социальные преобразования общественного строя, как это имело место у нас. Прежде всего это решит многие кричащие проблемы «третьего мира». А там уже слово и за селекцией, когда вплотную можно будет приступать к решению продовольственной проблемы».

Да, селекционеры всего мира должны наконец объединить свои усилия, делиться информацией о своих достижениях, поставив на службу человечеству все свои знания и немаловажные открытия. Этой вот идеей и руководствовался Лукьяненко, отправляясь на конгрессы и симпозиумы, будь то София или Прага, Лондон или Париж, Анкара или Шведская королевская сельскохозяйственная академия.

Глава вторая

ПОЕЗДКА ВО ФРАНЦИЮ

Всего три дня ему довелось пробыть в Париже. Жить пришлось в небольшой гостинице «L’Avenir», где все напоминало XVIII век. И только лифт, в который они попадали, войдя во двор, был «гостем» двадцатого столетия. Рядом, совсем неподалеку, Люксембургский сад. Говорят, это сердце Латинского квартала, в котором обитают студенты.

В свободное время после шумного дня вдвоем с дочерью они отправлялись прогуляться по бульвару Сен-Мишель. Тут же знаменитая на весь свет Сорбонна. По бульвару прохаживаются «миди» и «макси», «мини» и чопорные франты в костюмах классического покроя — от всего этого смешения и пестроты рябит в глазах. На решетке у метро спят несколько молодых людей довольно-таки странного обличья — предлинные волосы, живописные лохмотья, долженствующие, по-видимому, означать лишь то, что эти особы все же одеты. Возлежащих хиппи полиция безуспешно пытается препроводить подальше от столь людного места…