Лукоморье Сити

— Да что же это такое делается, Гордей Гордеевич! Сколько можно терпеть, ухожу я из этого дома, мочи нет. Какой же я Домовой, если в доме мира нет? А я не могу ничего поделать! Не действует на них мои наговоры. Профнепригоден я! Увольте меня!

— Ну что же, уволить так уволить, приходи завтра с вещами, переведу тебя в другой дом, — невозмутимо сказал Главный.

Это предложение только усилило рыдания.

— Да на кого же я их оставлю? Больше века я в этой семье живу, за порядком слежу. Меня же Марья Тимофеевна с собой из деревни перевезла. Эх, вот в деревенской избушке было всего две комнаты, а жили хорошо, счастливо. А сейчас — три этажа, да кому они нужны? Никто друг друга и не видит по целой неделе. Уа-а-а-а-а! — Домовой разразился новым потоком рыданий.

Во время этой душераздирающей сцены дядя Гордей оставался невозмутимо спокойным. По-видимому, такая картина была для него привычна, потому что он даже не реагировал на то, что его бороду бесцеремонно комкают и вытирают ей слёзы. При последних, особо сильных ударах лбом об пол, из кармана бедного Домового выпала какая-то бумажка и спланировала недалеко от меня, я подняла её. А страдалец тем временем встал с колен, успокоился и уже только чуть всхлипывал.

— Так, ну сегодня ты как-то быстро успокоился, молодец, работаешь над собой. Познакомься, Кикочка, это Демид, его то мы и ждали. Он врывается сюда примерно раз в неделю и устраивает такую сцену. Но уходить из этого дома отказывается.

Демид, кажется только сейчас заметил меня, и сильно смутился. Чтобы как-то разрядить обстановку, я протянула ему выпавшую бумажку.

— Приятно познакомиться, Демид. Я — Кикимора. Вот, возьмите, у Вас выпало из кармана.

— Ой… Вот спасибо! — кудрявый Домовой быстро потянулся за бумажкой, как за сокровищем.

— Погоди, Демид, стой смирно. А ты, Кикочка, посмотри что там на бумажке этой и сразу поймёшь почему наш нервный друг может тебе помочь.

Я перевернула бумажку и увидела, что это был людской волшебный рисунок, фотография. В центре снимка, на стуле, сидела пожилая женщина в очках на ястребином носу, на плече у неё лежала длинная коса серебряного цвета. Рядом с ней стояла девочка лет десяти, у неё были темно-русые волосы, заплетенные в две коротенькие косички.

«Наверное бабушка и внучка, ведь они так похожи», — подумала я.

За стулом стояло двое мужчин и женщина. Старший из них показался мне знакомым. Ба! Да ведь это старый Скопарь! Я не сразу его узнала, потому что на этом фото он выглядел моложе, ещё не полностью седой, а главное — улыбался. А по нему и не скажешь, что он умеет это делать. Рядом с ним стоял молодой темноволосый мужчина, похожий на старшего Скопаря, но с более мягкими чертами лица. Справа стояла невысокая молодая женщина с короткими светлыми волосами. И тут до меня дошло что имел ввиду дядя Гордей.

— Так значит Демид трудится Домовым у Скопарей?

— Именно, именно, дорогая Кикимора, — гордо сказал Демид. Его смущение как рукой сняло. — Род Скопарей почтенный и уважаемый, все труженики, ни одного лентяя нет. Теперича сама видишь — богатейшая семья, огромный дом. И ведь Павел Никанорович всего своим трудом добился, работал как каторжник, семью месяцами не видел. Зато сейчас все полностью обеспечены, любой каприз можно исполнить, — вздохнул Демид. Мы его не прерывали, и он продолжил. — Правда, пока Павел Никанорович состояние сколачивал, он упустил как супруги его, Анны Владимировны, не стало, как сын его, Алексей, вырос и женился, как внучка Машенька родилась. А ведь для них-то он и старался, работал, — вновь прослезился Домовой. — Пока жива была его матушка, Марья Тимофеевна, дом держался на ней. Она и внука воспитала, и с правнучкой занималась, и на сына влияние имела, вразумляла его. А когда её не стало, то из дома будто всё тепло ушло. Эта вот фотография их последняя совместная. С тех пор уже шесть лет прошло, а в доме с каждым годом всё хуже. Раньше хотя бы ссорились, тарелки-чашки били, а теперь всё больше молчат. Машеньке уже шестнадцать, и Павел Никанорович хочет, чтобы она возглавила его компанию. А Машенька совсем не хочет этим заниматься, она собирается стать филологом и изучать фольклор. Ведь прабабушка её, Марья Тимофеевна, много сказок да историй знала и ей привила к ним любовь. Машутка ведь одна сейчас в меня, Домового, верит, угощения мне оставляет по праздникам, молочко да блины.

Совсем плохо стало после того, как Павел Никанорович объявил о новом проекте — Лукоморье. Да ещё на каком месте, на волшебном, где наш народ издревле живёт! Даже у людей это место известно, Машеньке про него прабабушка много рассказывала. Ох и скандалов было по этому поводу!

«Зачем именно это место рушить, оно ведь одно такое волшебное у нас в городе осталось, неужели тебе всё денег мало? Ты ни о чем, кроме них думать не можешь!» — это самое безобидное, что Машутка выкрикивала. Родители её поддерживают, но Павел Никанорович слушать никого не хочет.