Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы

Французы, сновавшие туда-сюда через Альпы с сообщениями о последних военных новостях и рассказами о феррарских праздниках, с таким восхищением говорили о герцогине, что пробудили любопытство королевы Анны Французской и она захотела увидеть Лукрецию. Итак, после окончания войны планировалось нанести визит во Францию. Первой, кто узнал об этом, была Изабелла. Она засыпала Альфонсо вопросами: так ли это на самом деле, когда они поедут, каким путем, кого они возьмут с собой и так далее. Альфонсо ответил наилучшим образом, заявив, что она узнает обо всем в свое время. Правда, уже стали известны имена придворных дам, которые будут сопровождать Лукрецию в этой поездке, среди них были Кассандра и Джеронима, жена доктора Людовико Боначчьоло. Доктор входил в число тех, кто сопровождал Лукрецию, когда она впервые прибыла в Феррару из Рима, и только ему одному удалось остаться в Ферраре. Но визит во Францию так и не состоялся. Среди тех, кто с особым восторгом говорил о герцогине, был некий капитан Фондраглия и рыцарь Байярдо. Известный панегирик Лукреции, написанный преданным слугой, раскрывает сердце восхищенного рыцаря: «Каждому прекрасная герцогиня, являющаяся жемчужиной этого мира, оказывает особый прием, ежедневно дает балы и устраивает изумительные празднества на итальянский манер. Смею утверждать, что никогда прежде я не встречал такой блистательной принцессы; она красивая, доброжелательная, любезная, мягкая и обходительная. Она знает испанский, греческий, итальянский и французский языки, немного латынь и сочиняет на всех этих языках. Нет ни малейших сомнений, что именно благодаря этой самой даме ее умный и храбрый муж так хорошо справляется со своими обязанностями».

Сама же Лукреция нашла собственный способ осуществления господства – с помощью присущей ей учтивости и обходительности. Она завоевывала власть, как тонко заметил французский наблюдатель, давая каждому почувствовать, – здесь улыбкой, там жестом, – что между ними существует тесная связь взаимопонимания. Теперь, когда она счастлива и свободна и мысль о маркизе пьянила ей голову, она перестала ощущать на себе подозрительные взгляды д'Эсте. Ей легко, как никогда прежде, дышалось в Ферраре. Она чувствовал себя свободной и независимой; даже в Риме она никогда не испытывала таких чувств. Лукреция невероятно благодарна этим очаровательным французам, а они не перестают удивляться контрасту между ее почти кощунственным происхождением и невинным лицом, доброжелательностью и мрачными рассказами о ее прошлом, изящной красотой и тяжелыми, припухшими веками. При дворе велись разговоры о поэзии, музыке и любви или, выбрав партнера, разучивались французские, итальянские или испанские танцы. Тени Бембо и Эрколе Строцци присутствовали во всех разговорах Лукреции. В атмосфере рыцарства и галантности герцогиня, одетая в восхитительный венецианский и флорентийский бархат, с волосами, украшенными драгоценными камнями, окруженная самыми красивыми женщинами города, при каждом удобном случае пела дифирамбы главному капитану вражеской армии Франческо Гонзага. Ну какой еще двор мог похвастаться такой галантностью по отношению к врагу? Во время приемов герцогиня не могла удержаться от похвал в адрес друга, и французам это казалось верхом галантности, воплощением обычаев Роланда и короля Артура. Позвольте заметить, что это, конечно, было преувеличением, поскольку нам известно, по какой причине Гонзага помогал Ферраре, но это поднимало боевой дух французов и феррарцев, ожидающих часа сражения и очарованных нежным голосом герцогини и улыбками придворных дам.

Следующим событием стало появление Гастона де Фуа, молодого французского генерала, красивого и храброго; при виде его женщины приходили в неописуемый восторг. За время пребывания в Ферраре генерал поучаствовал во всех проводимых в замке праздниках. Из Феррары он проследовал в Болонью, осажденную папской армией, освободил семью Бентивольо и вновь вернулся в Феррару. Лукреция завладела его воображением. Генерал не мог устоять перед великолепием двора; со своей стороны он внес свойственную ему живость и энергию, как в свое время это сделал Александр VI в Ватикане.