Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы

Вероятно, в начале 1519 года, когда Лукреция поняла, что в очередной раз забеременела, у нее появилось нехорошее предчувствие. В мае ей становится совсем плохо. Уже не хватает поддержки духовников и монахинь. Хочется чего-то большего, более мощной поддержки. Возможно, кто-то посоветовал ей (если это не было собственной идеей, возвращавшей ее извилистым путем к истоку) обратиться к папе за специальным благословением, которое послужило бы охранной грамотой в предстоящие тяжелые дни. В конце мая Лукреция послала за Никколо Мария д'Эсте, кардиналом Адрии, и с его помощью написала письмо, в котором за благочестивыми фразами скрывалось беспокойство. «Его [письмо] переполняют чувства, доказывающие ее [Лукреции] смирение и преданность» папе и «святую обязанность, которую она чувствует ежедневно» в отношении понтифика, – так комментирует это письмо посол в Риме. Курьер доставляет письмо из Феррары в Рим, и имя Лукреции, как в былые времена, перед троном понтифика произносит феррарский посол, но уже не Костабили, а Альфонсо Паулуччи.

«Ваше Святейшество, – обращается посол к Льву X, – герцогиня беременна, очень плоха и просит прощения, что не смогла собственноручно написать Вашему Святейшеству». Посол объясняет, с чем связаны проблемы здоровья герцогини, в то время как мысли папы блуждают по неким скрытым сторонам истории семьи Борджиа. Наконец, придав веселому (как отметил Паулуччи) лицу озабоченное выражение, папа говорит: «Мы довольны, Господь, возможно, сохранит ее».

Беременность протекала настолько тяжело, что доктора, маэстро Пальмарино и маэстро Людовико Боначчьоло, боясь осложнений, решили прибегнуть к стимуляции. Наконец вечером 15 июня родилась девочка, показавшаяся нежизнеспособной. Решили срочно, несмотря на позднее время, окрестить новорожденную. Лукреция находится в состоянии полной апатии. Утомленные люди ходят взад и вперед, поднося необходимые для проведения церемонии предметы. Элеонора Пико (как раз было ее дежурство) стала крестной матерью, а первые, кто оказался рядом с апартаментами герцогини, Алессандро Феррубино и Мазино дель Форно – крестными отцами. Ребенка окрестили, дав имя Изабелла-Мария.

У Лукреции начинается родильная горячка. Впоследствии скажут, что духовная жизнь подготовила ее к смерти. Но это еще как сказать, слишком сильно она боролась за жизнь. У нее ужасно болела голова, и, поскольку тяжелые волосы причиняли лишние страдания, пришлось их обрезать. Пока занимались стрижкой волос, у Лукреции пошла носом кровь. Она все-таки продержалась еще неделю, и только вечером 22 июня стало ясно, что она умирает; Лукреция перестала видеть и слышать. Но она умудрилась перешагнуть через эту бездну, вернув зрение и слух, и уже совершенно измученная и истощенная цеплялась за жизнь. А снаружи стояла великолепная погода и светило солнце. Одно слово, июнь. Почему Альфонсо выглядел таким расстроенным, таким напуганным? Она созналась в грехах и получила полное отпущение. Она составила завещание, согласно которому значительная часть ее состояния отходила монастырям, и, вероятно, знала, что придворный, написавший в Ватикан, просил обеспечить ей вечное спасение. Несмотря на все это, она не могла расстаться с жизнью. Придворные заметили, что герцогиня, такая нежная мать, не предприняла никакой попытки повидаться с детьми. Она только просила еще день, час, минуту отсрочки. Вечером 22 июня она выпила немного бульона и была так спокойна, что все решили: кризис миновал. Но уже на следующий день начался кошмар. «Несчастная женщина, как трудно она уходит», – говорят придворные.

23 июня. Никаких изменений. 24 июня. Лукреция, похоже, в бессознательном состоянии. Хотя в глубинах сознания перед ней проходят какие-то образы. Яркое небо Субиако, шум реки Аньене, грудной смех Ванноццы и материнский поцелуй, пурпур кардиналов и белоснежный наряд понтифика, крупное лицо Александра VI, потолки в Ватикане, освеженные кистью Пинтуриккьо, маленькие серебряные колокольчики герцога Гандийского, зловещий взгляд Чезаре, Рим, утонувший в розовом сумраке, колокольный перезвон. Вероятно, с этой волшебной музыкой, исходящей из далекого прошлого, на нее снизошло спокойствие. Страх отошел, уступив место бесконечной усталости, сродни успокоению. Лукреция вгляделась в лицо отца, как тогда, в то снежное утро 6 января 1502 года, в день расставания. Затем вздохнула, и этот вздох означал, что пришло время уходить…