Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

– Да. Я тоже так думаю, – со всей серьезностью сказала она.

Пока они сидели, свет постепенно покидал окрашенное в ярко-розовые и абрикосовые оттенки небо. Казалось, начертанные кистью Пинтуриккьо херувимы выглядывают из легких закатных облаков.

– Спасибо, – произнесла она наконец. Оба они понимали, что их руки, хоть и не соприкасались более, лежали слишком близко друг к другу. Смутившись, она подвинула ладонь к себе. – Я… я рада, что именно тебя послали рассказать мне об этом.

Педро кивнул.

– Я… теперь я пойду… если желаете.

– Если ты не против, не посидишь ли ты еще немного со мной? Монашки очень добры, но… после заката в моей келье так уныло, а здесь невероятно красиво. – И она подставила лицо заходящему солнцу, отчего кожа ее засветилась.

– Госпожа, я останусь здесь до самого утра, если это вам поможет.

– Ха! Не уверена, что аббатиса одобрит такое. Вы говорите как рыцарь в романтической сказке, Педро Кальдерон.

– Я не хотел. – Он потупил взор.

– Нет, нет. В этом нет ничего плохого. Думаю, мир был бы куда менее приятным местом без храбрости Бэва[9] и любви, как у Ланселота и Гвиневры. В детстве я любила такие истории. Я…

Она запнулась, вдруг поняв, что именно говорит. Весь ужас произошедшего с Хуаном вылетел у нее из головы.

Как и у него. Теперь он думал о том, как было бы чудесно сидеть рядом с ней в свете уходящего дня и рассказывать друг другу романтические истории. Если бы это случилось, он просто умер бы от счастья.

Увы, проживавшие в Италии испанцы не были настолько очарованы Данте и не читали его, как прилежные римляне. Так что этот молодой мечтатель не попадал в пятый круг ада, где ветер мучений сметает грешников за собой и где обретаются Франческа и ее зять Паоло, чья обоюдная любовь к рыцарской поэзии подтолкнула их к греху и такому жестокому наказанию в загробной жизни, что даже сам Данте не смог сдержать слез.

А что же Лукреция? Лукреция очень хорошо знала эту историю. Но, мечтая о рае после смерти, она также мечтала познать хоть частичку его и на земле. Ей было семнадцать, ее брата жестоко убили, другой брат любил ее слишком сильно, а отправленный в отставку муж не любил вовсе. Она сидела, окунувшись в водоворот грусти, страха и тоски. Но что бы ни бушевало в ее душе, жизнь стоит того, чтобы ее прожить. Впрочем, у нее не было возможности проверить свою решимость. Дверь открылась, и в проеме появился силуэт сестры-караульной. Монастырь готовился ко сну, и время для посещений, даже для самых могущественных гостей, подошло к концу. Оба они сразу вскочили на ноги.

– Я благодарю тебя, Педро Кальдерон, – быстро сказала Лукреция. – Я бы хотела написать ответ, но уже поздно, и я не могу собраться с мыслями…

– Я приду снова, госпожа. Меня назначили гонцом между Ватиканом и монастырем.

– Ах! Что ж… значит, ты вернешься?

– Непременно.

Он опустился на колено и взял ее руку в ладони.

– Скажи брату и отцу, что сердцем я с ними, и что с Божьей помощью я найду слова, чтобы поддержать их.

Из окна второго этажа аббатиса наблюдала за тем, как они прощаются.

Монастырю всегда нелегко открывать двери перед знатной женщиной, оказавшейся в беде: через какое-то время вслед за ней приезжают слуги и горничные, а с ними проникают мирские привычки и законы, внося ненужную суету в устоявшийся тихий быт. В свое время аббатиса Пичи повидала множество драм, разыгранных в этих стенах, и научилась отлично угадывать знамения. Подыскивая новых монашек, она должна была различать в юных девушках духовное с чувственным – не самая простая задача, поскольку их тела пребывали в не меньшем смятении, чем сердца. Когда молодая Лукреция покинула монастырь, чтобы занять свое место в мире, аббатиса молилась, чтобы Господь уберег ее от слишком сильных соблазнов. Но воля его зачастую непонятна даже самым преданным слугам. Той ночью аббатиса вновь вспомнила Лукрецию в своих молитвах. И решила поговорить с сестрой-караульной о внеплановых проверках сада во время вечерней молитвы.

Глава 30

Наконец ближе к вечеру воскресенья восемнадцатого июня, на исходе трех дней и трех ночей скорби, Александр позвал своего слугу, чтобы тот искупал и одел его. После долгих уговоров он согласился съесть немного супа и выпить разбавленного водой вина. Затем позволил прийти Буркарду. Через него он передал сообщение ожидавшим его кардиналам, в котором благодарил их за их любезное бдение и просил теперь покинуть его и отправиться отдохнуть по своим спальням. Он планировал встретиться с ними на следующее утро на закрытом совете священной коллегии.