Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

Ведение записей необходимо для изучения болезни: что, когда, как долго и насколько эффективно лечение. Он писал трактат об этой новой эпидемии и переписывался с докторами и учеными из Феррары и Болоньи, в университетах которых трудились лучшие умы Европы. Инфекция распространялась все дальше и быстрее, чем когда-либо, почти как «черный мор». Оказалось, что она передается половым путем и поражает чаще мужчин, чем женщин. Поговаривали, что в Неаполь ее принесли евреи, кое-кто считал, что она занесена из Новой Испании, а были и такие, кто думал, что это Божья кара за долгие годы прелюбодеяния. Впрочем, один ученый отыскал схожие симптомы в работах Гиппократа, а другой зафиксировал, что ею страдают также девственницы и престарелые мужчины, не ведущие половой жизни. Многие рекомендовали кровопускание или прикладывание горячего чугуна к задней части головы. Сам Торелла полагал, что от кровопускания прока нет, и советовал ртуть, но в малых количествах. Переборщишь, и лечение навредит хуже болезни. Действенных средств не знал никто. Некоторые больные умирали быстро, после нескольких месяцев мучительных болей и высыпаний, пока мозг не вскипал и они не теряли рассудок. Другие держались долго, по меньшей мере пока велись о них записи.

Прошел год с тех пор, как Чезаре Борджиа впервые заболел. До этого первого приступа болезни Торелла не встречал более здорового и сильного человека. Его словно сторонились любые хвори. С такой конституцией и при должном уходе он мог бы умереть в своей кровати в окружении внуков. Теперь же… что ж, не ему об этом судить. Торелла был ученым, но одновременно и священнослужителем. В аду Данте были доктора, которые паслись вместе с богомолами, их головы развернуты таким образом, что они идут в вечность задом наперед, и горькие слезы падают в щель их задниц. Пути Господни неисповедимы.

Он отложил свои книги, чтобы подготовить еще мазей для путешествия.

Глава 38

Переезд вельможи со всем хозяйством – как поход армии, только без оружия. Ватикан открыл ворота, когда на дворе еще стояла ночь. Вначале появились телохранители, затем сам герцог в окружении испанских и римских дворян, его доктор, секретари и все остальные необходимые в хозяйстве люди. Затем, как когорта пехотинцев, пошли конюхи и слуги, следом мулы, низко опустив головы, в покорном унынии от предстоящих тягот пути тянули бесчисленные, нагруженные под завязку повозки, грохотавшие подобно грому по неровной кладке булыжной мостовой. Те редкие горожане, кто не спал или проснулся от шума, вышли из своих домов и с удивлением взирали на происходящее: казалось, что половина Ватикана отправляется во Францию. Столь необычное время отъезда было выбрано умышленно: отречение от церковных клятв и договоренности с королем Франции не всем пришлись по душе, так что не стоило привлекать слишком много внимания. Эта уловка сыграла на руку Чезаре, ведь лицо его по-прежнему покрывала сыпь. Жаль, ведь ему отлично шли красный и золотой цвета французского королевского дома, к которому принадлежало графство Валанс. А как смотрелась бы вся процессия при свете солнца! – наряды дворян и ливреи слуг пылали бы как огонь на грязных, серых улицах Рима.

* * *

Стоило Чезаре уехать, как атмосфера в Ватикане немедленно изменилась. Без его энергичного присутствия покои Борджиа погрузились в дремоту, будто даже воздух стал другим. Папа с трудом заставлял себя заниматься делами и порой, читая донесения или готовясь принять послов, он скучал по остроумию своего сына, который, словно живущий инстинктами кот, всегда был готов броситься на беззащитную жертву.

Но чувство это прошло, и по мере того, как он входил в привычный ритм жизни, это делали и все в его окружении: священники, дворцовые чиновники, слуги, даже неутомимый Буркард, – все немного расслабились, отбросили ненужную спешку, стали более чуткими друг к другу.

Сильнее всего перемены ощущались внутри семьи. Меньше стало типично мужских препирательств и шуточек, личные покои папы заполнил шелест шелковых юбок и звонкий женский смех. Обе его дорогие дочери (после своего возвращения Санча стала ему как дочь) вздохнули свободнее и начали вовсю пользоваться своим положением при дворе. Вместе они организовывали званые обеды, выступления музыкантов и артистов, танцы и вертелись вокруг отца, словно желающие угодить служанки, радуясь тому, что могут доставить ему удовольствие. Джулия, никогда особо не ладившая со старшим сыном папы, порой присоединялась к ним вместе с малышкой Лаурой и младенцем, ведь она тоже, разумеется, была частью семьи. Джоффре, который всегда побаивался Чезаре, снова обрел уверенность в себе, а Альфонсо, привыкший действовать с оглядкой на шурина и его настроение, теперь получил больше свободы. Несмотря на приближение зимы, Ватикан казался более теплым местом, чем когда-либо за последние несколько лет. Никто не произносил этого вслух, а многие и не осознавали, но все чувствовали, каким напряжением для всех оборачивалась энергичность Чезаре и насколько спокойней и добрее становился мир в его отсутствие.

* * *