Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

Александра бережно отнесли в спальню. Правую руку его покрывали синяки и порезы, а на голове и лице красовались ссадины. Когда Чезаре вышел в примыкавший к апартаментам Борджиа сад, по всему Ватикану уже шептались о произошедшем, как о чуде. Проливной дождь перестал так же быстро, как начался, и небо уже очистилось от туч. Дорожки и клумбы раскисли, солнце отражалось в каплях воды на листьях померанца, любимого дерева папы – оно напоминало ему о доме в Испании, который он не видел с самого детства. Град сбил несколько зрелых апельсинов на землю: ранний урожай для кухни Ватикана. Мякоть померанца упругая, слегка горьковатая на вкус. Подходящий фрукт для Борджиа. Делла Ровере, несомненно, приказал бы выкопать их и посадить что-то другое. «Как быстро все развалилось бы на части, – думал Чезаре. – Гербы попрятали бы или раскололи, для нового папы по-другому украсили бы комнаты». В своих страшных мыслях он пошел дальше: что за будущее ждало бы сына Борджиа, лишенного армии, владельца нескольких городов – и то наполовину принадлежащих Ватикану? Нет, если Борджиа хотят выжить, необходимо захватить оставшуюся часть Романьи и заручиться поддержкой других городов-государств, чтобы иметь возможность противостоять военной агрессии любого нового папы. И сделать это надо как можно скорее. Во время следующей кампании нужные ему города будут взяты, падение Неаполя под напором французов откроет путь на юг. А на севере ему нужен лишь один город: Феррара. Но для того, чтобы убедить гордую семью д’Эсте в том, что им выгоден союз с новым герцогом Романьи, придется призвать на помощью короля Франции, папу Борджиа, а также, в знак добрых намерений, организовать выгодный брак.

И вновь судьба преподнесла ему урок, на этот раз воспользовавшись летней грозой и обвалившейся кладкой дымохода.

Глава 53

Александр тем временем вовсю наслаждался новым положением человека, который обласкан Богом. Он принимал посетителей, лежа в постели, на каждую из его ран приходилось по доктору. Они наперебой давали ему мази и настойки, пока он не выгнал их, сделав выбор в пользу другого лечения. Дверь открылась, и в комнату влетела стая ярких птиц: Лукреция и Санча со своими фрейлинами, разодетыми в надушенные шелка, в руках фрукты и цветы, а с уст слетают приветствия. Александр откинулся на подушки – его огромная, с выбритой тонзурой, голова забинтована, красное лицо расплылось в улыбке, – а они устроились вокруг его кровати. Они оставались с ним до самой ночи, кормили, развлекали беседой и игрой в слова и рассказали среди прочего, что турецкий властитель-язычник держит полный дом женщин только для себя. Впрочем, едва ли эти невольницы сравнятся в красоте и заботливости с его гостьями. Как все-таки приятно осознавать, что тебя любят. Надо, чтобы кто-то сообщил обо всем Ваноцце и Джулии, которая опять проводила время в провинции со своим ничтожным муженьком. Наверняка они будут вне себя от беспокойства и тоже захотят повидать его. Что ж, ради такой любви и внимания стоит немного покалечиться.

* * *

Прошло две недели. Стояли летние сумерки. Небо выглядело так, что Пинтуриккьо зарыдал бы от зависти: солнце опускалось за облака, покрывая их такими фантастическими, восхитительными оттенками абрикосового и розового, будто с них вот-вот снизойдут сама Богоматерь и все ангелы.

Собор Святого Петра, величественное сооружение, медленно разрушавшееся под гнетом истории, на протяжении многих веков даровал поддержку и защиту всем гонимым христианам. Теперь его каменные ступени служили постелью тем паломникам, которые не могли позволить себе заплатить за ночлег.

Они лежали, съежившись, рядом с одной из колонн недалеко от ворот Ватикана. В такую хорошую погоду паломников обычно бывало больше. Ночной сторож, проходивший этой дорогой чуть ранее, был удивлен, увидев ступени почти пустыми. Если бы он присмотрелся внимательней, то заметил бы, что расположившиеся там люди выглядели далеко не бедно: обувь сделана из хорошей кожи, а плащи пошиты из дорогой ткани. Впрочем, само по себе это не так уж странно. На десять паломников, спящих на камнях от нищеты, всегда приходилось несколько, для кого это был сознательный выбор: нарочитый аскетизм в попытке приблизиться к Господу. А может, это просто группа торговцев тканями или кожей, которые путешествуют вместе, дав обет бедности? Должно быть, они очень устали, иначе зачем завернулись в плащи с головой, укрывшись от ярких лучей закатного солнца? Что ж, проснуться на заре на ступенях собора Святого Петра по-своему тоже неплохо.

* * *

Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, ворота Ватикана справа от галереи отворились, и из них вышли три человека. В плащах и шляпах, надвинутых глубоко на глаза, одеты хорошо, хотя один определенно лучше прочих, бархатный камзол его по краю отделан золотой каймой. У всех с пояса свисают мечи.