Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

– Ты думаешь, у него самого нет женщин? Пойди поинтересуйся у своей матери об аппетитах этого паршивого кардинала.

– У моей матери?

– А! – Он пренебрежительно махнул рукой.

– По крайней мере, он не мешает личную жизнь с политикой.

– Это тоже политика! – взревел Александр. Он, разумеется, знал, что ведет себя не лучшим образом. Глупо и недостойно мужчине его возраста страдать от сердечных мук. Но по непонятным даже ему самому причинам жажда обладать Джулией стала для него жаждой жизни, и он боялся, что без нее станет ни на что не способен. – Под ударом моя репутация. Меня одурачили. Как могла она предпочесть эту обезьяну мне?

– Эта обезьяна – ее муж.

– Лишь потому, что я организовал их свадьбу. Иначе он никогда бы ее не получил. Джулия Фарнезе моя. Я нашел ее, и она всегда принадлежала и будет принадлежать только мне. – Он театрально взмахнул руками. – Ты еще слишком молод, чтобы понимать, как сильна связь между мужчиной и женщиной.

«А ты слишком стар, чтобы от нее страдать, – подумал про себя Чезаре. – Или чтобы так беспардонно выставлять свои страданья напоказ».

Откуда-то из глубины здания послышался слабый шум. Они разговаривали на каталонском, но шпионы уже давно заручились поддержкой переводчиков.

– Святой отец, у нас есть дела поважнее, чем страдать по женщинам, – тихо сказал он, пересекая комнату. – Вы сами дали здравый совет не действовать сгоряча. Тот же совет я даю сейчас вам. – Он быстро открыл дверь и увидел прямо за ней Буркарда. Церемониймейстер стоял со стопкой бумаг в руках, а у него за спиной топтались подмастерья, разинув рты и делая вид, что заняты покраской стен. Как-то раз нетрезвый принц Джем рассказал о традиции, прижившейся в султанском дворце: любому, кто имел доступ к личным покоям султана, отрезали язык. Джем любил плести байки, но порой рассказывал и правду. Чезаре шагнул в сторону рабочих, и те бросились врассыпную, как стадо вспугнутых оленей.

– Ваше высокопреосвященство, кардинал Валенсии, – как всегда совершенно спокойно поприветствовал Чезаре немец, – поступили новости из Флоренции. Я подумал, что они важны, и счел нужным…

– …прервать нас. И вы совершенно правы, – громко сказал Чезаре, переключившись на итальянский. – Ваше святейшество, желаете ли вы, чтобы я оставил вас? – Он обернулся и поклонился папе. Такая формальность едва ли могла кого-то обмануть, но они оба считали, что на публике необходимо сохранять хотя бы видимость официальных отношений.

– Нет. Останьтесь, кардинал Валенсии. Какими бы ни были новости, наши кардиналы должны быть в курсе.

Папа взял послание и несколько секунд молча читал его. Затем он поднял голову – лицо серьезное, но в глазах снова пульсирует жизнь.

– Кажется, Флоренция нам больше не союзник. Пьеро де Медичи сбежал, а городом теперь управляет монах Савонарола. Он разрешил французам пройти через их земли по дороге на юг.

Двое мужчин опустили глаза. Без Флоренции от армии завоевателей их отделяли лишь замки Орсини. Если любовница папы вскоре не вернется, она, вероятно, не вернется уже никогда.

Александр тряхнул головой.

– Боже, спаси нас от вероломных священников. Гонец ждет? Скажите ему, что в течение часа я напишу ответ. И мне понадобятся еще гонцы.

– Писарь ждет снаружи. Я пошлю за ним. – Буркард выглядел на удивление встревоженным.

– Ты сегодня ужинаешь с матерью? – спросил Александр сына, когда дверь за церемониймейстером закрылась.

Чезаре кивнул.

– Скажи ей, чтобы паковала вещи и была готова к отъезду. Для нее подготовят комнаты в замке Святого Ангела. Когда придет время, я пошлю за ней вооруженную охрану.

– А что насчет остальных женщин? – тихо спросил Чезаре.

– Они будут дома еще до того, как все начнется, – твердо сказал Александр. – Пресвятая Дева поможет мне в этом, я уверен.

* * *

Когда Чезаре, сопровождаемый Микелетто, въехал во двор дома матери на юго-востоке города, уже смеркалось. Что не помешало ей продемонстрировать сыну свои виноградники – это уже стало традицией.

– Ну, какого ты мнения?

Чезаро сделал еще один маленький глоток из бокала. Пока мать ждала, что он скажет, последние лучи солнца освещали ее широкое открытое лицо и все морщинки, написанные на нем смехом, а не страданиями.

– Хорошее, мама. Только, пожалуй, еще слишком молодое.

– Молодое! Мы продаем его по два дуката за бочку. – Она нежно обняла его. – Это просто ты еще молод и не сформировал вкус к вину. Холодает. Пойдем в дом. Ужин уже готов.

Они двинулись вместе вдоль виноградных лоз, подрезанных в преддверье суровой зимы. Чезаре задумался, что же случится с ее драгоценным хозяйством, если придут французы. Мама вряд ли захочет покинуть свой дом. Придется применить все свое красноречие, чтобы убедить ее.

– Я надеялась, ты придешь в красном, – сказала она, чуть помолчав.

– Если ты скачешь по улицам в кардинальских одеждах, все знают кто ты и куда направляешься. Я не хочу лишних свидетелей, когда навещаю мать.

– Но мать хотела бы видеть своего сына при всем параде, – пожурила она его. – Что ж, давай поедим, а затем ты расскажешь мне, что тебя тревожит.

– Ничего.