Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

В те дни расцвел даже Джованни. Охотник, принесший домой добычу, которой грех не гордиться, он научился получать удовольствие от того, чем обладал, а не оглядывался постоянно через плечо, опасаясь, как бы это не отняли. Несмотря на то, что во дворце, как и подобает герцогу и герцогине, у них были отдельные покои, вначале он приходил к супруге по ночам довольно часто, и они занимались любовью – возможно, слегка поспешно и немного неуклюже, зато это не доставляло ей боли, а он получал такое очевидное удовольствие, что она временами и сама испытывала душевный подъем. После он лежал рядом с ней и называл ее ласковыми именами, а она думала, что замужняя жизнь оказалась в конечном счете не такой уж плохой, хотя порой в голову ей и приходили слова Чезаре о других мужьях, которые у нее еще будут.

Медовый месяц длился, однако, недолго. Герцогская почтовая служба получала писем из Милана не меньше, чем из Рима, и Джованни стал часто отсутствовать. Возвращался он встревоженным и раздражительным и игнорировал радушный прием жены. Лукреция начала понимать, что смутная тревога, которую она ощущала в первые дни пребывания здесь, ничто по сравнению с тоской по дому и что муж ее неврастеник, которому неуютно и в собственной шкуре. Теперь даже в постели его мысли, казалось, были далеко. Возможно, Джованни отвлекали боли в животе – он часто ссылался на них. Когда она мягко (как ей казалось) спросила, что же его беспокоит, он ответил, что быть герцогом Пезаро в такое время – задача не из легких. Она понимающе улыбнулась, но сама подумала об отце, который правит всем христианским миром и при этом всегда находит время шутить и улыбаться.

Ей хотелось посоветоваться с кем-то: возможно, стоит что-то изменить в их интимной жизни, сделать так, чтобы супружеские отношения приносили ему больше удовольствия и удовлетворения. Но Джулия к тому времени была уже поглощена своими собственными волнениями, расстроена известием о болезни брата и собиралась в дорогу. Адриана хотела поехать с ней, и ей тоже было не до племянницы. В любом случае свой совет она дала уже давно: «Все не так страшно, просто соединение тел. То, что кажется тебе сейчас странным и даже неприятным, скоро превратится в обычное дело».

«Наверное, все идет как надо, – раздумывала Лукреция. – Наверное, такой и должна быть семейная жизнь».

После того как женщины уехали в Капидоменте, атмосфера во дворце изменилась. Предлогов для банкетов стало меньше, бесконечные приемы утратили новизну, жизнь замедлилась, и дни стали казаться длиннее. Жители Пезаро вернулись к повседневным делам, забыв о новой герцогине. Ей стало одиноко. Она надеялась, что сможет начать здесь новую жизнь. Да, тут имелся двор, и несколько знатных семей все еще жаждали получать приглашения, но едва ли могли предложить что-то взамен. Лукреция читала книги, а по вечерам просила небольшую группу музыкантов развлекать их игрой. Часто Джованни не оставался послушать музыку, ссылаясь на государственные дела. Она слышала, что в других городах – Мантуе, Урбино и даже в диком Неаполе – мужчины и женщины собирались по вечерам, чтобы читать стихи и обсуждать последние новости, там писали сонеты своей герцогине, восхваляя ее нрав и добродетели. Ах, как же она хотела держать такой двор! Быть для кого-то музой!

– Есть ли в Пезаро поэты? – спросила она однажды вечером мужа.

– Поэты? Я о них не слышал.

– Может быть, мы сможем кого-то найти?

Лукреция бродила по комнатам, рассматривая гобелены и золотые тарелки в витринах. По сравнению с римскими этот дворец казался маленьким и унылым. Здесь имелись кое-какие предметы искусства, а стены украшали бледные фрески, но все это выглядело плоским и безжизненным по сравнению с буйством красок волшебника Пинтуриккьо. Теперь у нее был свой дом, и она хотела покупать в него скульптуру и заказывать картины. Другие так и делали. Известна расточительность Изабеллы д’Эсте, родившейся в Ферраре и вышедшей замуж в Мантуе, еще молодой женщины, всего лет на шесть старше Лукреции. Говорили, что ее дворец полон древних чудес и образцов современного искусства. Она видела ее очаровательное изображение на портрете, хотя, наблюдая, как из-под кисти Пинтуриккьо один за другим появляются портреты членов ее семьи, поняла, что если для мужчин важно сходство, чтобы оставить славу о себе в веках, то женщинам художники льстят, серьезно приукрашивая их внешность.

Ах, если б только мир не изменялся так стремительно! Пока же большую часть лета она защищалась от отцовского гнева в адрес Джулии. Лукреция успокаивала его, но вскоре в письмах появилась тревога иного рода – он опасался нападения французов. И Чезаре, и отец хотели, чтобы они с мужем вернулись в Рим до того, как ситуация ухудшится. Однако Джованни был слишком занят. Он то и дело ездил в Милан, а когда бывал дома, гонцы оттуда приезжали в любое время дня и ночи. Из Рима пришли срочные вести: ему полагается должность в войсках Неаполя, и его присутствие необходимо, поэтому они должны быть готовы отправиться в любой момент.