Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

– Я знаю, – сказал он. – А еще знаю, что ты заботишься обо мне больше, чем мои знакомые-священники. Но тебе пора понять: человек должен сам думать о своей душе.

– А ты? Ты думаешь о своей душе?

– Конечно.

– Как? Как ты это делаешь, Чезаре?

– Я исповедуюсь в своих грехах.

– Ты исповедуешься. И часто?

– Всегда, когда считаю нужным. Да, часто.

– И ты раскаиваешься, и тебе отпускают грехи?

– Всегда, – сказал он, позволив себе легкую улыбку. – Не забывай, я кардинал Валенсии.

– Ах, Чезаре!..

Он все сводил в шутку, и теперь она не знала, когда ему можно верить. Лукреция отчетливо понимала, как нелепы ее страхи, когда она их высказывает. Какой юной она кажется из-за них. Порой в своих молитвах она просила о мудрости в житейских вопросах. О понимании. Но посмеет ли она просить Бога сделать ее менее совестливой?

– А как же Джоффре?

– Джоффре мой брат, и я умру за него. Но он слишком многого хочет. Он еще молод. Тем не менее нам необходимо обеспечить безопасность семьи, и ему придется быстро повзрослеть. Лучше получить подобный жизненный опыт от того, кто тебя любит, чем от чужака. – Чезаре выдержал ее взгляд. – И, опережая твой следующий вопрос: нет, я веду себя так не по этой причине, но это правда. Ну что, я успокоил тебя, сестренка? Или еще в каких-то семейных делах тебе нужна моя помощь?

Лукреция внимательно поглядела на него. Несмотря на сарказм, говорил он серьезно. Что она могла ответить ему?

– Я так и останусь замужем за Джованни? – вопрос сам слетел с губ. Она подумала, что Чезаре засмеется или начнет ее дразнить.

– Почему ты спрашиваешь? – тихо произнес Чезаре. – Ты бы предпочла другого?

Лукреция чуть мотнула головой, то ли соглашаясь, то ли возражая. Она зажмурилась, и брат сжал ее ладони в своих. Но не успел он сказать и слова, как оба они услышали шаги Санчи. Одно дело, когда тебя прерывают, совсем другое – когда надолго оставляют в одиночестве. Чезаре повернулся и с теплой улыбкой протянул ей руку. Но Санча остановилась чуть в стороне, слегка запыхавшаяся, хотя и не от бега. Подол ее платья, возможно, скрывал нетерпеливо топающую ножку.

«Она такая хорошенькая», – подумала Лукреция. И улыбнулась ей. Так хорошо, когда не о чем волноваться.

* * *

Разумеется, на самом деле все складывалось не так просто. Огонь плотского желания стал разгораться, разжигаемый ветром эмоций, а Санча, пусть и выросла при аморальном неаполитанском дворе, все же была ранима. Первые месяцы она не замечала ничего, кроме всепоглощающей страсти. Она стала сердцем и душой Рима, заполучив не одного, а целых двух сыновей папы, к тому же самого красивого и обаятельного мужчину в Ватикане.

Вся ее жизнь вертелась вокруг этой победы: дни напролет она наряжалась, веселилась и в нетерпении ждала следующего свидания. Чезаре, напротив, был сильно занят, и когда они расставались, пусть даже славно проведя время, почти сразу обо всем забывал и погружался в другие заботы. Недели сменялись одна другой, и то, что когда-то казалось невероятно соблазнительным, теперь превращалось в обыденность.

Церковные дела требовали его постоянного внимания. Планировалось назначение новых кардиналов, ведь нужно было извлечь максимум выгоды из недавней победы папы. Александр поручил это сыну. Такие вопросы решаются не быстро, и порой вечерами Чезаре опаздывал, а то и вовсе не приходил на встречу с Санчей. Она, не привыкшая к тому, что ею пренебрегают, не отличалась пониманием, дулась и капризничала, строила из себя недотрогу. Разок он повелся на эту игру и взял приступом ее цитадель, однако в следующий раз счел игру скучной. Однажды, когда Санча закрыла дверь прямо перед носом Чезаре, его приняла в своем хорошо обставленном белом доме по другую сторону моста Фьяметта, – она умела удовлетворять желания мужчин, не показывая, что ими помыкают. Она слушала и смеялась, а когда дело дошло до постели, сопротивлялась ровно настолько, чтобы он вновь счел ее желанным призом.

Когда наконец поползли слухи, что они с Чезаре охладели друг к другу, Санча не могла сдержать слез ярости, потом успокоилась, но вскоре завелась снова. Если раньше двор пребывал в приятном волнении, теперь повсюду царило ощущение смутной тревоги. Даже Александру, который снисходительно относился к подобным ситуациям, стало неуютно в их компании, и он проводил вечера за работой либо ужинал с послами. Его отсутствие, в свою очередь, отразилось на настроении остальных. Что когда-то забавляло, теперь превратилось в проблему.

* * *

– Она может быть весьма утомительна в проявлении чувств. Лучше бы она стала хорошей женой для Джоффре, – сказал Александр Джулии однажды ночью в постели. – Нашей репутации не на пользу его столь очевидная роль рогоносца.

Казалось, сам он не заметил иронии в своем замечании. Их собственные отношения стали прохладнее после ее самовольного бегства, и теперь он чаще проводил ночи один, чем в ее кровати.