Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

– Кардиналы опасаются, что он доведет себя до болезни. – Буркард снова запнулся. – Я… я подумал, может… вы бы поговорили с ним.

– Я? Нет, не думаю, что он хочет видеть меня, – бесстрастно произнес Чезаре. – Я не тот сын, который ему нужен сейчас.

Впервые в жизни Буркард почувствовал к этому надменному молодому человеку, которого всегда недолюбливал, что-то похожее на сочувствие.

– Сожалею о смерти вашего брата, ваше высокопреосвященство. Ужасное преступление.

Чезаре кивнул. Лицо его исказила странная ухмылка.

– В таком случае вы находитесь в кругу избранных, сеньор Буркард, ведь оба мы знаем, что половина Рима сейчас втайне празднует. Скажите, когда вы возьметесь писать свой отчет о происшедшем, что вы расскажете?

– Мой… отчет?

– Да. Ведь вы ведете дневник, не так ли? Такие ходят слухи.

– Дневник? Нет. Нет, я… иногда записываю кое-какие вещи, протоколирую жизнь Ватикана, вот и все. – Буркард как воочию увидел тайник в своем кабинете между тяжелыми томами церковного права и мысленно принялся искать ему более безопасное место.

– Протоколируете? И все? И никаких собственных мыслей? Не высказываете своего мнения?

– Я не думаю, что…

– Интересно, кого бы вы указали в качестве виновников смерти моего брата?

– Ах, что вы. – Буркард покачал головой. – Я лишь слуга церкви, ваше высокопреосвященство. Моя работа – не размышлять о подобных вещах, а лишь записывать факты.

– Разумеется. Что ж, тогда, надеюсь, вы напишете о том, что несмотря на свои промахи и недостатки, папа – человек с огромным сердцем, который глубоко переживает утрату и в своей печали увлекает всех нас за собой.

– Никто не сомневается в этом. – Буркард уже развернулся, желая поскорее уйти.

Снизу снова донесся голос Александра – он разразился новым потоком рыданий. Они оба молча прислушались.

– Не волнуйтесь, – мягко сказал Чезаре. – Он не будет плакать вечно. В этом я совершенно уверен.

* * *

Когда церемониймейстер ушел, Чезаре немного посидел, устремив взгляд в пустоту. Из темноты за границей отбрасываемого лампой света раздались два резких стука. Кардинал поднялся и открыл заднюю дверь, почти незаметную на пышно украшенной стене, а затем вновь сел за стол. За ним последовал Микелетто.

Он только вернулся с улиц, его одежда была помята и испачкана, лицо покрыто потом. В руке меч и легкий плащ. И то и другое он бросил на сундук. Ножны тотчас скатились на пол. Металл со звоном лязгнул о каменную плитку.

Чезаре протянул Микелетто бокал вина, и тот залпом его осушил. Тогда он придвинул к нему весь кувшин.

– И что?

– Большое ничего. Город закрыт не хуже сумки еврея. Столько людей наглухо заколотили свои двери, что кажется, будто к нам нагрянула чума.

– Что насчет знатных семей?

– Все взаперти. Сфорца так обделались со страха, что кардинал покинул свой дворец и отсиживается у миланского посла. Если кто-то и празднует, с улицы этого не слышно. Все ждут, когда папа прекратит рыдать.

– А лодочник?

– Снова в своей лодке.

– Его кошель не потяжелел?

– Если и так, он ничего на себя не потратил. Воняет хуже, чем от реки.

– Что с его рассказом?

– В точности то же самое, что он рассказал гвардейцам. Лишь немного заикался, когда ему мерещилось, что мой нож слишком близко подобрался к его шее.

– Ты веришь ему?

– Он слишком туп, чтобы лгать. Он живет лишь за счет своей древесины, поэтому глаз его зорок, и он следит, чтобы никто не ошивался рядом.

– Так почему он сразу не заявил обо всем?

– Сказал, что если бы сообщал о каждом теле, которое на его глазах сбрасывают в реку, то у него не было бы времени поспать, – засмеялся Микелетто. – Наверняка правда. Место это достаточно известное. Я и сам за последние годы несколько раз там бывал.

– Но ты не скакал на белом коне, и с тобой не было четырех сообщников.

– А жаль. – Микелетто почесал ладонями глаза, будто чтобы лучше видеть. Когда он убрал руки от лица, оно стало еще более диким, перекрещивающие друг друга шрамы ярко выделялись на бледной коже. – Лошадь не выведет нас на след. Как вы и сказали, у любой влиятельной семьи есть в конюшне белая чистокровная кобылка. Одна имеется и у ублюдка Вирджинио – Карло Орсини, нам это известно, но все говорят, что его сейчас нет в городе. Смею сказать, вы найдете лошадей и у других Орсини, а также во дворцах Колонна и Сфорца.

– А человек в маске…

– Растворился в воздухе.

Слуга Хуана сказал, что за последний месяц он бывал в доме раз шесть или семь. Он никогда не слышал его голоса и не видел лица, лишь бороду. Может быть кто угодно.

Чезаре махнул рукой.

– А что с женщиной, к которой он поехал?

– Вы про какую из них?

– Это ты мне скажи. Про ту, которой не мог добиться мой брат.

Микелетто фыркнул.

– Тогда вариантов немного. Насколько я слышал, с тех пор, как он вернулся из Испании, в Риме почти не осталось девственниц.