Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

– Разумеется, ничего, но мы все равно поговорим.

* * *

Микелетто, во время прогулки шагавший в некотором отдалении от них, теперь сел на стул рядом с дверью. Он поест позже.

Еда оказалась отменной, и Чезаре, обычно не опускавшийся до комплиментов поварам, на этот раз похвалил поданные блюда. Впрочем, у матери всегда была исключительно хорошая кухня. Когда они с Хуаном были детьми, она часто отпускала слуг, а отец сидел в своем кардинальском облачении и наблюдал, как она пробует еду и добавляет кушаньям последние штрихи. Оглядываясь сейчас назад, Чезаре вдруг понял, что в их семейной жизни такие моменты были полны эротизма.

Когда Родриго Борджиа впервые встретил ее, Ваноцца была уже немолода – ей перевалило за тридцать, – однако обладала роскошным телом и природным изяществом, как кошка, подыскивающая место под солнцем.

– У тебя тело куртизанки и душа домохозяйки, – сказал он ей однажды в пылу очередной семейной ссоры. Не чужда ей была и определенная женская хитрость. В городе, где полно профессионалок своего дела, Ваноцца не знала конкуренции: не задавала вопросов, когда он уходил, а когда возвращался, встречала неизменно широкой улыбкой. Она быстро поняла, что хотя ее любовник мог получить практически любую женщину, в глубине души он жаждал спокойствия и радостей семейной жизни. Она просто дала ему то, чего он хотел, во всех смыслах этого слова. За десять лет она преуспела в приручении кардинала Родриго Борджиа, а когда все закончилось, занялась своей собственной судьбой. К пятидесяти годам Ваноцца де Каттанеи была абсолютно довольна жизнью.

Чезаре, всегда падкий до женщин, никогда не мог по-настоящему расслабиться в их компании и отдыхал лишь в обществе матери. Именно поэтому он так часто навещал ее, хотя из всех людей доверял одному лишь Микелетто. Его связь с матерью была на самом деле глубже, чем ему представлялось: именно у нее он унаследовал спокойствие, которое отмечали в нем и враги, и друзья, разве что в его случае оно не отражало реального настроения, а скрывало его.

– Как с делами?

– Дела идут хорошо. Постоялый двор на улице Святого Ангела приносит большой доход, хоть мы и держим скромные цены. С каждым годом прибывает все больше паломников, и скоро на ступенях церквей уже не смогут разместиться все те, у кого нет денег на ночлег. К началу следующего столетия в городе будет яблоку негде упасть. Меня волнует лишь война. Ты о ней пришел поговорить?

– Отчасти. Папа сказал…

– Что если начнется заварушка, я должна отправиться в замок Святого Ангела.

Чезаре улыбнулся.

– Да.

– Я никуда не хочу. Я строила все это не для того, чтобы банда грязных французских солдат испоганила мои простыни и опустошила погреба.

– Посмотрим. Если до этого дойдет, я приеду и сам заберу тебя отсюда.

– Они уже в Милане?

– Да. На очереди Флоренция.

– Хм. Правда ли, что внучка старого короля Ферранте бросилась в ноги королю Франции, умоляя вернуть ее мужу трон?

– Да.

Правда и то, что охрана сразу же оттащила ее, и крики несчастной еще долго отдавались эхом в длинных коридорах замка Павии.

– Бедный ребенок. Ее дядя всегда плохо обращался с ней и ее мужем.

– Людовико следовало уже давно убить их.

– Чезаре! Что за вещи ты говоришь! Мальчик – законный герцог.

– Тем более. Людовико никогда не будет в безопасности, пока тот жив. Одно его существование может спровоцировать мятежи.

Она тряхнула головой. Ах, эта молодежь и ее амбиции!.. Чезаре бросил взгляд на Микелетто в другом конце комнаты. Тот слушал и одновременно не слышал. Они уже как-то говорили об этом его необычном таланте.

– Микелетто, – окликнула его Ваноцца, – думаю, здесь мы в безопасности. В еде нет яда, а за шторами не притаился убийца. Может, ты окажешь любезность и оставишь нас? Я бы хотела провести хоть немного времени со своим сыном наедине.

Когда он нехотя покинул комнату, она сказала:

– Каждый раз я пытаюсь заставить себя симпатизировать ему, но тщетно.

– Тебе и не нужно симпатизировать ему, мама. Он здесь, чтобы защищать меня.

– Возможно, ему стоит научиться делать это с улыбкой на лице.

– Ах, поверь, тебе не понравится его улыбка.

– Ладно, это твои дела. Я разбираюсь только в винах и постоялых дворах. Что ж, если ты пришел не из-за войны, значит, из-за любви.

– Ты мудрая женщина, – улыбнулся Чезаре.

– Я старая женщина. Чему, в общем-то, рада. Кто она?

– Нет, дело не во мне. Папа…

– Твой отец? И девчонка Фарнезе? Они с Лукрецией еще в Пезаро, как я понимаю, и он тоскует по тому, чего не может получить.

– Не совсем так.

Ваноцца выслушала его рассказ с легкой полуулыбкой на лице.

– Бедный Родриго, – сказала она наконец. – Похоже, он тоже стареет. Странно. Говорят, женщины ревнивы, но я в своей жизни чаще видела ревность мужскую. Не волнуйся. Это пройдет. Она вернется, и он будет обожать ее пуще прежнего. Хотя… возможно, теперь он устанет от нее быстрее, она сама дала ему повод.

– А ты когда-нибудь чувствовала нечто подобное, мама?

– Что? Ревность? – Она пожала плечами. – Если и чувствовала, я уже этого не помню.

«Сейчас или никогда, – подумал Чезаре. – Надо спросить ее. Лучшего случая не представится».