Лукреция с Воробьевых гор

Им с сестрой было примерно по семьдесят, но они не побоялись пуститься в путешествие. Всю жизнь о нем мечтали, и только сейчас судьба подарила им такую возможность. Судьба в лице преуспевающих детей и внуков.

По дороге они рассказали мне о том, что нам предстоит осмотреть, — самые замечательные в мире мозаики, могилу Данте, базилики VI века. А я мечтала увидеть просто маленький, уютный городок. Ровно девяносто лет назад путешествовал по Италии Блок с Любовью Дмитриевной. Больше всех городов ему понравилась именно Равенна.

Вернулись мы после трех. В пустом номере было прохладно и тихо, только ненавязчиво жужжал кондиционер да с улицы доносился мягкий, сладкий баритон. А я-то думала, что любящий муж уже ждет, волнуется, поругивает меня. Ведь обед и сон для него священны, как и для всякого русского мужчины.

Я приняла душ, надела купальник, пляжную тунику, шляпку и отправилась на поиски супруга. В это время дня я не любила бывать на берегу. Людское месиво. Свободно пройти можно только по самой кромке воды. Все остальное пространство аккуратно заставлено лежаками и зонтиками. Здесь сидят и лежат, курят, болтают на всех языках.

А в воде — никого! Только детишки копошатся у берега. Здесь отдыхающие не любили купаться, они только загорали. Купание ранним утром и вечером считалось чистейшим безумием. Если в это время кто-то с наслаждением плескался в воде, можно было не сомневаться — русские.

С трудом отыскала в этом муравейнике муженька. Он, вальяжно развалившись под зонтиком, курил и оживленно беседовал с двумя девицами, вульгарными, накрашенными, это в такую-то жару. Одна без лифчика. Очень заметно было, что бедняга наконец-то отыскал здесь родственные души.

С минуту я наблюдала за этой троицей. Толик заметил меня, испугался и поспешил навстречу, с трудом лавируя между лежаками.

— На полдня оставила мужика одного, он тут же подцепил каких-то потаскушек! — зашипела я с притворной яростью.

— Ты что, это хорошие девушки, хохлушки. Уже второе лето работают здесь в сезон. Сама знаешь, как у них там голодно и безработно, — виновато затараторил Карась.

— И на каком же поприще они здесь трудятся? — вкрадчиво спросила я.

Он посмотрел на меня укоризненно. Девицы брались за любую работу — посудомоек, горничных, только бы вернуться домой не с пустыми руками. Я тоже уважаю деловитых женщин, но у этих уж больно вид подозрительный.

Я втащила Карася в воду, он упирался. Купание в это время дня не доставляло большого удовольствия. Никакого ощущения прохлады и свежести, как будто в кипятке плещешься.

— Ну как осмотр достопримечательностей? — спросил Толик, когда мы с ним доплыли до волнореза. — Повысила свой культурный уровень?

— Много потерял, толстяк! Впрочем, чего тебе рассказывать, все равно ничего не поймешь.

У волнореза можно было постоять, вода по горло. Русские туристы жаловались на мелководье. Карась, нисколько не обидевшись на мой снисходительный ответ, взял меня на руки, чмокнул в щеку. И я обвила руками его шею. По-своему я его даже любила. И была ему благодарна. После страданий последних лет жизнь с ним была простой и легкой.

Проснувшись на седьмое или восьмое утро, я поняла, что не проживу здесь больше ни дня. Бежать немедленно, сегодня же. Рядом посапывал Карасик. Наш уютный просторный номер показался особенно чужим и нестерпимым.

Первым, что я увидела, свесившись с балкона, был слон. Настоящий! Он покорно вышагивал рядом с погонщиком.

— Толик! — закричала я. — «По улице слона водили как будто напоказ».

— Дай поспать, ненормальная, — заворочался Карась. — Его тут каждый день водят, а ты только глаза разинула: «Слона-то я и не приметил».

— Не груби, Карасев! И вставай, а то я тебя пинками подниму, — говорила я ему ласковым голосом. — Заказывай машину, сегодня мы уезжаем во Флоренцию.

Карасев открыл один глаз, подумал и снова закрыл. А я пошла проститься с морем. Утром здесь было так же пустынно, как и поздним вечером. Только парень-служащий подметал особыми граблями песок и раскрывал зонтики. Далеко от берега по щиколотку в воде бродил собиратель мидий. Вода ушла за ночь, окунуться можно было только у самого волнореза.

На этот раз мне не пришлось купаться одной. Подоспели мои старушки-путешественницы. Они вставали с петухами и бродили по окрестностям. Им жалко было тратить время на сон. Драгоценное время в Италии.

— Ах, какая вы счастливая, Ларисонька! Вы молоды и побываете здесь еще не раз. Непременно побываете, — мечтательно пророчила Софья Викторовна. — А мы с Ниной живем с таким чувством, что все в последний раз.

Я их утешала: они такие бодрые, стойкие, не то что я — жалкая кляча. Я не понимала, что такое «в последний раз». Наоборот, жизнь впереди казалась мне чересчур долгой. Как представлю, что предстоит прожить еще лет тридцать — сорок. Каждый день видеть Карася, думать, чем заняться… Нет!

Старик немец каждое утро сидел на перевернутой лодке и с ужасом смотрел на наше купание. Для него вода была слишком холодной в этот час. Я простилась с морем и стариком, но не навсегда. Что-то мне подсказывало, что еще вернусь сюда.