Лукреция с Воробьевых гор

Сколько яду всегда было в его замечаниях о папе и нашем счастливом мещанском семействе. Налаженный быт Игорь вовсе не считал залогом благополучной семьи.

— Мы, Иноземцевы, не потому стали чужими и разбежались по разным углам, что не собирались ежедневно за одним столом, не варили борщи и не пекли пироги. — Когда он говорил о своей семье, в голосе неизменно звучали горькие ноты.

По его мнению, беды начались, когда умерла бабушка, отец завел подружку, а мать с головой ушла в общественные дела и при этом вообразила, что имеет право управлять жизнью единственного сына, как рулевой на вахте.

Мы не раз спорили о том, какой же должна быть хорошая семья.

— Ты считаешь, что не любовь, не благополучие, не налаженный быт — гарантии такой семьи. Но что же? — вопрошала я.

— Откуда я знаю. Это темный лес, — пожимал плечами Игорь. — Браки совершаются на небесах. Хорошие семьи устраиваются там же. Посмотри на Сережкино семейство. Словно в одном улье живут, все за одного, один за всех. А мои мать и тетка, родные сестры, ненавидят друг друга. Мать была больше привязана к свекрови, чем к родной матери. В детстве я над этим едва голову не сломал, размышляя. Скорее всего, это какая-то порча человеческой природы, причина которой в загрязнении окружающей среды, в нашей нервной и убогой жизни…

О себе мы не говорили. Наверное, потому, что догадывались — семьи у нас пока нет. Мы только вступали на это трудное поприще. Через два-три года станет ясно — слепилась ли наша семейная жизнь или мы остались двумя чужими людьми, в порыве любовного увлечения поселившимися под одной крышей.

Первый год нашего супружества был очень счастливым и очень долгим. Многие дни из него я помню так ярко, словно прожила их только вчера. Многие наши споры и разговоры я записывала в дневнике. Но и без дневника часто воспроизвожу их в памяти почти слово в слово.

Мы с Игорем, как и прежде, много разговаривали. Потом, на второй год, словно выговорившись до конца, замолчали. Случалось, целые вечера проводили в полной тишине, каждый погруженный в свои дела, в свои книги и рукописи. Меня это нисколько не беспокоило: гармония между нами не только не исчезла, а достигла полного апогея. Такое молчание — свидетельство настоящей близости.

Лена Мезенцева позднее жаловалась мне, что не пережила настоящего счастья и не знает, что это такое. Я в ответ пеняла, что виной тому ее характер: слишком беспокойно и настойчиво она этого счастья дожидалась, словно судьба обязана была ей его предоставить.

Наверное, есть люди, которые просто не умеют быть счастливыми. Это Лена Мезенцева, у которой от рождения было все необходимое для благополучия, но почему-то счастье сорвалось с крючка. Другим оно и не суждено, они тихо, мирно изживают отведенный им срок без ярких событий, сокрушительных увлечений и потрясений.

Мне выпал кусочек безоблачного счастья. Особенного, какое бывает только в ранней молодости. Это касимовское лето тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.

— Такого лета еще не было в моей жизни, — признавался Игорь. — Оно какое-то… вдохновенное.

То, что накатило на моего урбанизированного супруга, иначе как вдохновением не назовешь. Он косил, копался в земле, ходил с папой на рыбалку. Даже пробовал разговаривать с соседями и родней о политике и жизни, как моя сестрица, но у него плохо получалось.

Я была так рада, когда у них с отцом установились дружеские отношения и от недавней отчужденности не осталось и следа.

— Ну вот и исполнилась твоя мечта, Иноземцев. Ты очутился в самой гуще народной жизни и даже в нее окунулся, — посмеивалась я над мужем.

Мы сидели уютным летним вечером на краю высокого обрыва и как завороженные смотрели на воду. Мимо проплыл маленький белый катерок. На палубе гремела музыка и два матросика с завистью пялились на нас. Потом долго тащилась тяжелая, груженная песком баржа.

— Да, представь, и очень счастлив, ехидное создание, — сердито дергал меня за косу Игорь. — И за что меня бог наказал такой женкой? Мне нужна простая, сердечная, чтоб даже читать не умела, а только преданно заглядывала в глаза…

— Где ты такую дурочку нынче найдешь? Размечтался!

Он растягивался на траве, положив голову на мои колени, тяжко вздыхал:

— Найти не найду, но позволь хотя бы помечтать.

Долгими летними вечерами мы любили бродить по тихим, совершенно безлюдным улочкам городка. Обыватели рано ложились спать, только табунки молодежи и парочки изредка попадались навстречу. Игорь то и дело останавливался полюбоваться каким-нибудь старинным деревянным особнячком с кружевными наличниками на окнах, с высоким крыльцом и мезонином.

— «Вот оно, глупое счастье, с белыми окнами в сад», — не читал, а распевал он с восторгом. — Непременно в сад, слышишь?

— Наверное, в прошлой своей жизни ты родился в таком деревянном особнячке. Служил учителем в гимназии или чиновником в земстве. Поэтому у тебя вдруг пробудилась ностальгия.

— Все может быть. Но едва ли нам дано прожить несколько жизней. В том-то и трагедия, что нам дана одна попытка, случайная, быстротечная, — грустно размышлял он.