Лукреция с Воробьевых гор

Игорь балагурил, но я слышала в его голосе нотки сомнения и даже страха: он знал, что у меня довольно меткое перо и достаточно острая наблюдательность, и, наверное, боялся взгляда не с берега любви, а из тиши препараторского кабинета, в котором все чувства отступают при трезвом поблескивании скальпеля и начинается исследование жизни как таковой.

И я решила, что буду писать без особенных художественных претензий, не слишком заботясь о языке и стиле, писать просто и аккуратно, по возможности стараясь точно воспроизвести событие за событием, факт за фактом, не давая ему никакой личной оценки.

Бумага, как сеть, пропустит всю влагу чувств сквозь свои незаметные невооруженным глазом ячейки, а то, что останется на ней — о, это будет богатый улов!..

Так думала я, принимаясь за свой дневник.

Теперь, по прошествии некоторого времени, я вспоминаю свои мечты о «богатом улове» с горькой улыбкой…

…Я выловила из реки жизни все то, что обычно достают неопытные рыбаки — а может, вода была отравленной? — консервные банки, изношенные башмаки, целлулоидного пупса, велосипедное колесо и так далее и тому подобное…

А вот куда ушла рыба? Куда ушло все высокое, прекрасное, подлинное, что было — ведь было же — в наших отношениях?..

Вот один из первых запротоколированных мною эпизодов нашей жизни.

Я попросила Игоря принести из магазина, что в двух шагах от нашего дома, картошку.

Игорь не сказал «нет».

Игорь не сказал «да».

Игорь произнес величественное мужское слово: «Сейчас».

Он произнес его, не шелохнувшись на своем диване, не отрывая взгляда от статьи Григория Померанца[6] в новой «Литературке».

Многие женщины знают, что скрыто в слове «сейчас», рассеянно брошенном мужчиной, их в дрожь бросает от этого «сейчас», иные от него бьются в истерике, иные бросаются на мужей с кулаками, потому что знают — «сейчас» может растянуться на часы, дни, месяцы.

Но мне истерика не грозила.

Я решила терпеливо записывать, сколько раз на мою просьбу (кстати, сама я картошку почти не ем, в основном ее употребляет Игорь — в жареном виде) мой муж ответит «сейчас». Причем я не стала повышать голоса, чтобы заставить его сойти с дивана, а только, как попугай или кукушка в часах, время от времени повторяла просьбу.

На третий день Игорь, опять обнаружив в своей тарелке в качестве гарнира к бифштексу зеленый горошек, поинтересовался:

— А картошечки нету?

— А картошечки нету, — отрезала я.

— Неужели так трудно принести из магазина пару килограмм картошки? — с упреком произнес Игорь.

— Вместе с мясом, макаронами, майонезом, луком, хлебом это будет уже не пара килограмм, — кротко объяснила я Игорю, — я таскаю все это, но картошка — это уж, извини, твое…

— Неужели мне надо специально одеваться и выходить в магазин?

— Нет, — сказала я. — Это вовсе не обязательно. Кушай, милый, горошек…

Игорь с горестным выражением лица стал есть гарнир.

И на четвертый день он тоже увидел в тарелке горошек.

Дискуссия продолжилась.

— Послушай, — сказал он мне, — банка горошка весит столько же, сколько полкило картошки… Не лучше бы было тебе…

— Нет, не лучше, — ласково отозвалась я. — Горошек продают в ларьке возле дома, а за картошкой пилить в овощной…

Еще неделю мой муж мужественно жевал горошек, а на восьмой день, после того как я подала ему на обед то же самое, молча вскочил из-за стола, с шумом отвязал от вешалки тележку на колесах и загромыхал с нею к лифту.

Этот затянувшийся эпизод наконец закончился.

Далее на страницах своего дневника я почти дословно воспроизвела речь Игоря по случаю нежелания вынести мусорное ведро. Она смахивает на юмореску, но, честное слово, все это было сказано им на самом деле.

«Во-первых, ведро с мусором почти пустое! Во-вторых, это связано с лишним риском: на лестнице можно поскользнуться на картофельных очистках, упасть и что-нибудь себе сломать. В-третьих, все элементы мусора в ведре еще не схватились, не спаялись между собою — такое ведро высыпать труднее. И вообще, выносить такое легкое ведро — удар по самолюбию мужчины. Есть еще причина, которая удерживает меня от вынесения ведра, она связана с воспитательной мерой — чем чаще я буду выносить ведро, тем толще, неэкономней ты будешь чистить картошку, зная, что полное очистков ведро я вот-вот вынесу… А вдруг в ведре по рассеянности окажется какая-нибудь важная бумага, которую еще не поздно разыскать среди мусора! К тому же жене полезно двигаться, пусть она сама его выносит. От чучела слышу.

А что станет говорить наша незамужняя соседка, которой некому вынести ведро? Она тебя, Лара, возненавидит, когда увидит меня. Наконец, если она часто будет видеть меня в старом трико выносящего ведро, то может заболеть состраданием, а от него до любви — полшага. Если часто открывать мусоропровод, можно простыть, из него дует. От частого вынесения ведра входная дверь амортизируется. Уж не говоря про домашние тапочки. От чучела слышу.