Лукреция с Воробьевых гор

— Разбуди. — В голосе Люси прозвучало раздражение; я не стала спорить, растолкала Игоря и вручила ему трубку.

Игорь, сонный, приложил ее к уху. Потом уселся в кровати. Лицо его напряглось. Я слышала, что он о чем-то спрашивает Люсю, и та что-то растолковывает ему — и тут поняла, что произошло и в самом деле что-то серьезное.

Я включила радио. По «Маяку» шла передача о Башмете, которую я слышала пару дней назад. Переключила радио на другую станцию — там читали главы из романа Анатолия Калинина… Военный переворот!

— Это правда? — спросила я Игоря.

Продолжая разговаривать с моей сестрой, он прикрыл глаза веками.

И тут меня охватила уверенность, что случившееся — всерьез и надолго… Сейчас они примутся откапывать вчерашние газеты, возвращать на книжные полки сочинения партийных борзописцев… Та революция произошла в погребальные сумерки промозглой осени, хотя до сих пор мы мало что знаем об этом, несмотря на массу литературы. Кажется, нашу историю пишут спевшиеся в своем бреду авторы — неразборчивым почерком при свете дрянной коптилки в кровавой испарине, при подмигивании болотных огней… Одно свидетельство опровергает другое, очевидцы измельчают имевший место факт в порошок, оседающий в наших печенках… Я не могла до конца осознать, что же случилось, может, революцию повторяют, как концерт Юрия Башмета, может, дождь снова транслирует Великий Октябрь.

Игорь положил трубку и стал торопливо одеваться.

— Где Горбачев? — почему-то спросила я.

— Тебя сейчас должно больше волновать, где Сергей Станкевич, — ответил Игорь.

— При чем здесь Станкевич?

— А ты не знаешь?.. Твоя сестра — доверенное лицо Станкевича.

— Я не знала, — растерянно промолвила я. — Каким образом?..

— Она принимала участие в его предвыборной кампании, — пояснил Игорь. — Если Станкевича взяли, то скоро могут прийти за твоей сестрой…

— Но это же абсурд! — вырвалось у меня.

— Абсурд, — спокойно согласился Игорь. — Будь дома, сиди на телефоне, я поеду в университет….

…Признаться, у меня нет отчетливых политических взглядов. Мне бы только хотелось, чтобы в этой стране не убивали, не пытали, не морили голодом… Я не правая, не левая и не в силах «молиться за тех и за других»… Мои политические симпатии чаще всего объясняются внешностью наших лидеров. Интеллигентная речь, скромные манеры, энергичные движения подкупают меня, а что за всем этим стоит, в это я не умею вникать, как и миллионы моих сограждан.

Я вышла из дому за хлебом.

В очереди люди стояли тихо, обсуждая бытовые проблемы. Очередь делала вид, будто ничего не произошло. Стояли в ней в основном старики. За последние годы их роль в нашем обществе возросла. Они нас кормили. Они стояли в очередях, пока мы были на работе. Наши бабушки и дедушки вдруг ощутили в себе непочатый запас сил, они поняли, что пришло их время. Они развили бешеную деятельность, перестали жаловаться на здоровье. Они поняли, что помирать им нельзя, ибо мы тогда останемся без круп и без сахара, которые они добывали в очередях, пока мы были на службе.

Я обошла ближайшие магазины — в каждом вдруг что-то выбросили: консервы, майонез, сосиски, сыр, соки. Все это потекло на прилавки из каких-то неведомых, тайных баз и складов, заряжая человека презрением к самому себе, беззащитному, нуждающемуся в подачке…

Я вернулась домой. По радио передавали «Облака» Дебюсси, что свидетельствовало о некоей гибкости наших новых вождей, не брезговавших импрессионистами. Как бы в подтверждение этой моей мысли какая-то певица запела арию из оперы Стравинского. Совсем хорошо. И тут мне позвонила Оксана, наш ответственный секретарь.

В газете ее терпеть не могли все мои приятели — и Шура Борисов, и Валя, и Мишка, и даже Ваня Зернов. Все знали, что Оксана блатная, ее пристроил к нам Р., видный политический деятель, демократ, любовницей которого она была вот уже несколько лет. В предвыборном бюллетене Р. содержалась информация о том, что он обожает свою жену и двоих детей и что он отличный семьянин. Это была заведомая ложь. Оксана крутила им как хотела, ее собственные дети учились в лучших колледжах столицы и отдыхали за границей. Оксана постоянно меняла шмотки и лечила невроз в закрытых пансионатах. Особенно ее не жаловал Шура: когда Р. назначили членом комиссии по борьбе с привилегиями, он сказал Оксане: «Пустили козла в огород…» Оксана это запомнила. Но со мной она держалась всегда довольно дружелюбно, может быть, потому, что сама была родом из небольшого городка в Подмосковье.

— Умоляю тебя, приезжай на работу, — сказала она мне. — Тут такое творится! Главный занял выжидательную позицию. Шура и некоторые сотрудники поехали на «Эхо Москвы», а кто остался, смотрят на меня волком, особенно старики, они думают, теперь их время пришло… А я с ума схожу. У Р. никто к телефону не подходит. Может, его уже повязали?..