Лулу

Признаюсь, немногословие Лулу меня поначалу несколько смутило. Словно бы она плохо вызубрила кем-то написанную роль. Словно и взаправду ее наняли всего лишь для того, чтобы к чему-то вынудить меня или спровоцировать на опрометчивый шаг, а то и вовсе на уголовно наказуемое преступление. Вот ведь вполне может оказаться, что моей новой квартирантке и шестнадцати-то еще нет. Приехала на заработки то ли из Саратова, то ли из Таганрога, забросив школу и выучив на всякий случай несколько выражений по-английски. «My God!» – так впору выражаться какой-нибудь американской кинодиве, а не девчонке из глухого захолустья, еще недавно торговавшей семечками на базаре по червонцу за стакан. Впрочем, теперь вроде бы девчонки другие занятия для себя находят.

В конце концов, ей можно посочувствовать. Не исключено даже, что и в самом деле осталась без отца, без матери и вынуждена пуститься во все тяжкие в поисках средств к существованию. Поэтому так и хочется себе сказать: «Охолонись, родимый!» Так нет же, только гнусные намеки готовы сорваться с языка, а в голове сумбур из подозрений…

Однако все это произошло уже потом. А накануне, выключив компьютер и обсудив со словоохотливыми топтунами последние события в клубе, я самую малость подремал и несколько позже, находясь примерно на полпути от столика в кафе до стойки бара в ресторане, повстречал Клариссу с Томочкой. Как было таким подарком не воспользоваться!

Глава 7 В постели с Томочкой

Ну вот опять! Сколько уже раз давал себе слово не напиваться, и вот изволите ли видеть – снова… Чего я там вчера нагородил? Ах как стыдно! Помнится, писал когда-то – «Слабость останется, враг иль скиталица?». Ну ясное же дело – враг! К скитаниям это мероприятие совсем не приспособлено. Сидишь и наливаешь в себя, как в тот бездонный бурдюк… Впрочем, мысль, она и взаправду теперь незнамо где скитается, а на душе только глухая тоска и пакостное ощущение, будто в который уже раз вляпался в дерьмо. Фу, мерзость! Да чтобы еще хоть раз! По-видимому, правы мудрецы – смысл падения именно в том, чтобы подняться. Встать из небытия, проснуться утром после жестокого подпития и просто в меру сил постараться сохранить себя среди живых. Кстати, я сам это только что придумал. Ах, если бы не сон…

Томочка задумчиво посапывает. То ли придуривается, то ли и в самом деле спит. Я продолжаю настойчиво мусолить ее сосок, но ответной реакции по-прежнему не наблюдается. Видимо, потребность в здоровом, полноформатном сне пересиливает другой не менее значительный инстинкт – необходимость продолжения рода человеческого. В сущности, она права. Если бы люди могли раз за разом отдаваться друг другу исключительно во сне, точнее сказать, в кристально чистой, непорочной фазе сновидения, это занятие потеряло бы значительную долю того, чем оно до сих пор многих привлекает, доставляя ощущение душевного комфорта и приятности. Еще более огорчительным кажется мне то, что в состоянии сонной прострации можно непоправимо перепутать заранее выбранный объект с совершенно никчемным персонажем. А уж дамы, склонные к сомнамбулическим блужданиям по чужим постелям, рискуют вовсе неведомо от чего зачать.

Вот поэтому я настойчиво пытаюсь разбудить Тамару. Мешает только то, что по другую сторону от ее пышного, едва прикрытого простыней и такого соблазнительного тела располагается свояченица, по крайней мере так она представилась. Кстати, весьма и весьма неглупая баба, однако в личной жизни, как показывает опыт, совершенно бесполезная, если не сказать – вреднее не бывает! Нет, ну только представьте себе, что будет, если дипломированного филолога, редактора солидного журнала, а по совместительству лектора из общества по распространению гуманитарных знаний обрядить как на торжественный прием и заставить раздеваться при солидной публике. Кому смешно, а меня от этого юмора мутит, как с очередного перепоя…

На кухне тем временем все громче и громче грохочет табуретка, затем вдруг устанавливается непонятная, ничем вроде бы не объяснимая тишина и чье-то нежное сопрано, переходя в шипящий шепот, умоляет:

– Не надо! Он же все узнает… ах, не надо… я его люблю-у-у…

Но тут же следует сдавленный крик:

– О господи! Хорошо-то как! – и вновь начинают раскачиваться качели. Ну до чего же выносливый народ, оказывается, эти Тамарины сожители!..

Я снова просыпаюсь под грохот табуретки. Нет, должно быть, это мое сердце. Из последних сил грохочут клапаны, выполняет свою тяжкую работу миокард, блуждают в отравленном алкоголем организме потоки то ли алой, то ли бурой крови – да кто ее разберет? И самое главное, что непривычно тяжело, с натугой и абсолютно без всякого желания дышится. Если б можно было, так и вовсе б не дышал… Я вспоминаю то, что произошло вчера, и не могу решить, что лучше – снова заснуть или же совсем не просыпаться? И все-таки, скажет кто-нибудь, что это стучит – мое уставшее от бестолковой жизни сердце или деревянный молоток патлатого затейника, подрядившегося вести торги на пятничном аукционе?