Лулу

И только тут меня наконец-то осенило – все дело в барышне, той самой, которая с ним пришла! Той самой, которую – теперь-то уж я об этом знаю – которую чуть позже выставили на аукционные торги. А мне в этом паскудном деле была предназначена роль не ведающего ни о чем поклонника девичьей красоты и заурядного пособника пронырливого сутенера. Все же остальные оказывались как бы ни при чем, поскольку, не дай я отмашку топтунам, вообще ничего бы не случилось. Провели, как лоха! Ай да хлюпик! Видать, с хозяевами все обговорил: «Я вам преподношу желаемую наживку, а вы назначаете меня ведущим аукцион с выплатой доли от вырученной суммы». Ну правила-то он, должно быть, вызубрил заранее, а костюмчик подобрать – для наших это уж и вовсе плевое дело. Если пожадничают взять напрокат приличный фрак, так хоть малиновый пиджак снимут с кого-нибудь из обслуги… Эй, этого еще только не хватало!

Я встал и, спотыкаясь в темноте о расставленные тут и сям, судя по всему, ну абсолютно никому не нужные предметы, стал пробираться ощупью примерно туда, где рассчитывал найти свои штаны. И где-то поодаль от них, вы не поверите, ногами запутался в рукавах столь милого моему сердцу малинового пиджака, никем не превзойденного произведения столичного портняжного искусства…

Вообще-то совести у них нет – вот именно так я и считаю! Где ж это видано, чтобы свояченица была приставлена для надзора за соблюдением супружеской верности, то есть чтобы на стороне – ни-ни? Нет, ну словно бы вахтер… Знал бы заранее, так и лежал бы сейчас в своей постели трезвый, как мадагаскарский таракан, досматривая десятый сон, и ведать не ведал бы о существовании Тамары. А тут ведь сколько сил пришлось употребить, чтобы напоить бдительную ее тень, сам чуть раньше времени не слетел с катушек. Кто же мог предполагать, что все свояченицы злы как черти, а пьют, особенно на дармовщину, как потомственные алкаши либо и того хуже – как закоренелые извозчики? Или же наоборот?

По дороге домой Тома то и дело приговаривала:

– Да ты не беспокойся, зубы-то я вставлю. Я только боюсь к дохтуру идти. А так… отчего ж не вставить? – и всеми своими выщербинами широко улыбалась, а потом, спохватившись, стыдливо прикрывала ладошкой рот.

А я думал: «Вставит или не вставит?» Силком ведь не потащишь ее к протезисту. С другой стороны, куда потом с ней при такой-то личности? Как ее угораздило остаться без передних зубов, еще только предстояло выяснить. Впрочем, особого интереса это для меня не представляло, разве что снова объявится некто, скажем ее бывший ухажер, и придется защищать новоприобретенную подругу от ненужных посягательств… Но это вряд ли! То есть навряд ли мы еще будем знакомы уже к следующему утру.

Да, было как-то – ночку провели с одной начинающей, но уже довольно известной балериной. А наутро… наутро, нежась на песчаном пляже, вдруг встречаю ее вопрошающе-невинный, словно бы обязывающий меня к чему-то эдакому взгляд и оказываюсь не в состоянии понять, а что же это с нами было и, главное, зачем? Ах, сколько красивых юных леди прошмыгнуло мимо! Иногда, признаюсь, был не в себе, то есть не расположен к тесному общению, иногда – так просто жутко пьян. Но сожаление почти что напрочь по этому поводу отсутствует, потому как рано утром встретить этот самый взгляд и ни фига не знать, и даже на совершенно трезвую голову не имея возможности уразуметь, как этим взглядом по взаимному согласию распорядиться… Нет, уж это точно: все, что было, – все оказывается к лучшему. А почему? А потому что каждому уготована своя судьба, вот так, и только так, и не иначе!

Вообще-то я предпочитаю не случайные, а, наоборот, как бы запланированные и тщательно проверенные связи, и только потому, что уличных знакомств с давних пор в принципе не признаю. А то ведь так бывало, что сам заговоришь и не сообразишь потом, как отвязаться. Вот с этой подругой именно это и произошло.

Пока сидели и пили за столом, Тома поведала, что будущий муж, по странному прозванию Николаша, подцепил ее где-то на Кавказе, куда его занесло вскоре после окончания третьего курса физфака МГУ. Если верить взволнованному рассказу Томочки, к этому времени Николаше стало совсем невмоготу, от интегралов и конформных отображений ломило голову, как после тяжкого похмелья. Представить себе, что весь этот вполне метафизический ужас продолжится еще хотя бы год… Нет! Ему уже казалось, будто он лежит на дне собственными руками вырытой могилы и чувствует, как сыплется сверху мерзлая земля вперемешку с конспектами бесполезных лекций, как комья глины забивают нос и рот и глаза уже не видят ни голубого неба, ни набухающих почек на ветках, ничего! Ничего, кроме ползущего с шипением гадюки движка логарифмической линейки и зеленовато мерцающей пасти монстра-осциллографа.