Лулу

Только бы мне повидаться с Веней, и больше не нужно ничего! Даже после той, несостоявшейся его попытки использования в наших общих интересах достижений современной хирургии с целью обозрения моих внутренностей. Эх, зря я тогда, пожалуй, отказался! Теперь бы не пришлось блуждать в потемках в поисках выхода из тупика. По счастью, Веня недавно прикупил себе квартирку совсем недалеко отсюда.

Я прохожу через отделанную каррарским мрамором то ли аркаду, то ли подворотню. Миную двор с крохотным бассейном, где тихо плещутся золотые и оранжевые рыбки, и чуть поодаль в зарешеченном вольере что-то бормочет в полусне павлин. А вот и дом — бронзовые львята у подъезда, колоннада, массивная, кованная медью дверь, и все это увенчано огромным куполом. Словом, все как и положено, не хватает только флага. Да, здешний хозяин от скромности не должен помереть…

И вот уже поздний ужин плавно перетекает в задушевную беседу.

— Ах, Веня! Если бы ты знал, как тяжко всякий раз переживаю я нашу с тобой долгую разлуку. Особенно вот сейчас, когда на меня свалилась вся эта канитель. — Я сидел в кресле, обхватив голову руками, и, как полагается в таких случаях, раскачивался из стороны в сторону.

— Да ладно тебе, Вовчик. Пройдет время, и все понемногу образуется. А я со своей стороны помогу тебе, чем можно, только ты не дрейфь. Останешься без работы, так я и тогда тебя где-нибудь пристрою. Хочешь, тенором возьму в театр? — Веня с таким искренним сочувствием смотрел на меня, что, если бы не врожденная моя неприязнь к вокалу, да и вообще ко всякой опере, я бы тут же выдал ему что-нибудь этакое, вроде арии Радомеса из «Аиды». Ну а так…

— Добрая душа ты, Веня! Удивляюсь я, глядя на тебя. Если бы не ты, даже и не знаю, где бы ночевал сегодня.

— Что уж тут удивляться? Привязанность к братьям нашим меньшим — это естественное свойство всех нормальных людей. — Сидя на диване, Веня поглаживал голову любимого пса и, глядя на меня, щурил правый глаз и снисходительно улыбался.

— Ах, если бы все так рассуждали! — по-прежнему не унимался я. — Однако то, что происходит сейчас, просто не укладывается ни в какие привычные для меня морально-этические рамки. Дошло до того, что я даже боюсь сегодня дома появляться. А вдруг они опять придут?

— Не надо было неразделенную любовь превращать в свое политическое кредо. Чувства, как тебе должно быть известно, в делах только вредят. — Веня повернулся лицом к компьютеру, где, как всегда, маячило озлобленное личико незабвенной Лели. — Ему, видишь ли, рыночные основы наших отношений сделались не по душе. — И обращаясь снова ко мне: — Тут ты, Вовчик, что неудивительно, явно перегнул, так сказать, подменил несоизмеримые масштабы. Действительно, бывают на свете и преданная дружба, и взаимная любовь, но это совершенно из другой оперы. Твоя же задача, как я ее понимаю, не любить, а следовать заданным путем, не отступая от ранее намеченной нами линии буквально ни на шаг и ни в какую сторону…

— Но Веня! Я, можно сказать, всей душой… — Я густо покраснел, словно бы меня поймали на какой-то непристойности.

— Вот ты опять перебиваешь! — Веня оттолкнул пса и указательный палец освободившейся руки направил прямо в центр моего лба, словно бы обнаружил там подлежащего уничтожению комара или какую-то другую мерзость. — В иных обстоятельствах я бы наказал тебя именно за постоянный переход на личности и назойливую демонстрацию неуважения к нашим идеалам. Однако в данном случае мной руководит не разум, но всего лишь чувство сострадания. И оно не находит возможным оставить тебя вот в этом состоянии просто так. — Тут Веня оглядел меня с головы до ног и, судя по всему, пришел к неутешительному итогу. — У тебя неважная динамика, Вовчик. По моим многолетним наблюдениям, ты склонен к сползанию в беспредел путем вхождения в раж, то есть в запой, с последующим длительным выползанием из оного. Вот и сегодня ты скулишь и жалуешься на неустроенную жизнь, а завтра напьешься и провалишь наше дело. Честное слово, Вовчик, так нельзя! Даже и не знаю, как нам быть и что мне с тобой делать.

— Веня! Ну поверь мне еще раз. — Я чувствовал, как у меня подгибаются колени, еще чуть-чуть, и оказался бы лежащим на ковре.

— Или возьмем тот эпизод, когда ты нанес неизлечимую душевную травму Лелечке и дал деру прямо с операционного стола, попутно обвинив меня в применении методов сигуранцы и гестапо. — Веня до предела поднял густые брови, выпучил глаза и как бы в полнейшем недоумении развел руками. — Ну скажи на милость, откуда что взялось? Разве не я поддерживал тебя, когда советами, а где-то и немалыми деньгами? А если к этому добавить то, что я спасал тебя от заслуженной порки, уже и не помню сколько раз, тогда ты должен признать, что у меня просто ангельское терпение. — При этом вопреки произносимым словам на лице Вени явственно обозначились признаки нарастающего раздражения.

— Я же и говорю, что ты мой Альхен… — Я все никак не мог сообразить, какими бы словами успокоить благодетеля.