Лунь

– Удивлена. Настолько удивлена, что даже не могу выказать этого внешне.

Мужчина коротко засмеялся, резко оборвал смех и извинился:

– Простите, это нервное. Я слишком взбудоражен. Умеет же жизнь преподносить сюрпризы. У меня ведь, знаете, видимо, нечто вроде кризиса среднего возраста началось, а тут – такое. Но Вы действительно Лунь… Права была Полина. Вы феномен. Вы – необъяснимое…

– Творчество связывает людей куда крепче, чем быт.

– И тягу к этому я заметил в Вас с первого же визита… заметил и запомнил. А потом, когда видел, как у Вас загорались глаза, когда разговор поворачивал к литературе… Прошу Вас, Лунь, не молчите, говорите со мной! Задайте мне вопрос! Давайте выясним, в чем еще мы с Вами похожи? Мне это жизненно необходимо сейчас.

– Задать Вам вопрос? Хорошо. Но потом – Вы мне.

– Договорились.

Буквально через несколько вопросов, бурное обсуждение которых заняло чуть больше часа, выяснилось, что Лунь и Илья Алексеевич практически идентично воспринимают мир. Они задаются одинаковыми вопросами, их волнуют одни и те же темы. Их взгляды на искусство и творчество, на жизнь и смерть, добро и зло, грех и благо – сходились, и делали это настолько точно, будто два одинаковых эскиза кто-то накладывал друг на друга, чтобы сверить их равенство до микрометра… Все совпадало. Все.

Два человека, гуляющие по ботаническому саду в тот теплый весенний день, одинаково ощущали мир вокруг них. И когда они это окончательно выяснили, открытие стало для них божественным откровением, самым волнительным моментом в жизни, в чем они друг другу признались без промедления.

– Знаете, такого не бывает, а если и бывает, то только один раз. Мною владеет сейчас какая-то эйфория, взгляните на мои кисти, – просил Илья Алексеевич и показывал Лене руку с овальной ладонью и длинными пальцами.

Девушка трогала мужскую кисть и ощущала мелкую дрожь, будто от испуга.

– Да у Вас тоже дрожит, – говорил Илья и смеялся. – Мы даже в этом не отличаемся!

– У меня еще будто бы жар поднялся, – замечала Лена, и мужчина касался ее лба, задумчиво держал руку, затем трогал свой лоб.

– Да, и у меня. И шея горит.

– Все как в тумане.

– Лунь!

– Да, Илья Алексеевич?

Его большие добрые глаза с неизменным детским в них выражением сейчас особенно блестели.

– Я позабыл обо всем на свете! Знаете, что мы с Вами теперь должны делать?..

– Что? – чувствуя головокружение, спросила Лена.

– Видеться с Вами. Чаще. Два или три раза в неделю.

– Не дома?

– Разумеется! Без Полины, Вы же понимаете меня. Как Вы к этому относитесь, Лунь? Хотя, дайте угадаю: с тем же восторгом, что и я.

Лене хотелось плакать от счастья. Они еще долго разговаривали, пока не поняли, что прошло четыре часа с их встречи у ворот ботанического сада. Им пришлось оторваться друг от друга, хотя обоим не хотелось. Вернувшись домой, и Лунь, и Илья Алексеевич находились будто в беспамятстве. Куда выпали эти четыре часа жизни? Словно бы даже не на Земле они провели это время, общаясь друг с другом.

Глава 10. Секреты и кризис

«Говорят, будто каждая первая любовь чем-то необыкновенна! – не ответил Ив на ее слова. – Будто первая любовь сильна, глубока и нежна. Нет, это не так! Первая любовь почти всегда бывает очень проста и незатейлива. Но последняя любовь… Да! она жестока. Она берет в плен и – до конца дней».

Н. Нароков «Могу!»

Лунь долго не могла уснуть в тот сумасшедший день. Ворочалась, вдруг резко подскакивала, садилась в постели, глядя в темноту, смеялась непонятно отчего, растирала лицо, переворачивала подушку, снова пыталась уснуть, но сна не было ни в одном глазу. Тогда она вновь поднималась, вставала, ходила по комнате, бросалась к столу, включала лампу, доставала тетрадь и ручку и в полном беспамятстве записывала несколько строк. Затем, понимая, что не может долго сидеть на одном месте, сосредоточившись на чем-то, поднималась, опрокидывая стул, и снова быстро ходила по комнате, заламывая руки и нервно посмеиваясь.

В ее тетради в ту долгую бессонную ночь появилась самая сумбурная и неясная запись, сделанная в несколько заходов и отражающая не совсем здоровое ночное бдение.