Луна как жерло пушки. Роман и повести

— Именно поэтому, — ответил Дорох. — У нас нет простых инженеров. Ты коммунист, и проведение в жизнь политики партии начни с себя самого. Каленым железом ты должен в себе выжечь остатки филантропии, христианского всепрощения. Коммунизм нельзя строить в перчатках. И если понадобится…

По лицу Каймакана Дорох, видимо, заметил, что его последние слова произвели соответствующий эффект и, может быть, даже чересчур большой. Поэтому он изменил тон:

— Ты человек энергичный. Инженер. Ты должен политически развиваться. И не одинок же ты, в конце концов. Есть у тебя мастер Пержу. Он дисциплинированный коммунист. Да и с Софией Василиу, уверен, не так уж трудно найти общий язык…

Несколько секунд Дорох рассеянно глядел в окно.

— Ну? Найдешь с ней общий язык?.. Так. А с капризами старика вполне можно справиться. По-моему, в подходящий момент их можно даже использовать. Но если случится что-либо непредвиденное, своевременно извести меня. Мы разберемся…

Он положил руку на плечо Каймакану:

— Итак, сумей оправдать доверие. В первую очередь — продукция. Надежные кадры для производства.

Дорох вытер вспотевший лоб.

— Прямо беда с этой погодой! Не провожай меня.

После его ухода инженер почувствовал какое-то смятение. Он пытался сосредоточиться. Погоди, погоди… Ведь он хотел поделиться своими соображениями с Дорохом, проверить их, но в последнюю минуту почему-то заколебался. Если он не нашел отклика своим мыслям даже у Софии, у Софийки, то что скажет Дорох, человек, занимающий высокий пост? Поэтому он начал осторожно, завуалировал свою точку зрения, пытался лишь намекнуть на нее, спрятал, как говорится, кулак в рукаве, выставил лишь кончик пальца. А Дорох тут же ухватил всю его руку. Ведь он только приоткрыл форточку, а Дорох сорвал окно вместе с рамой… Теперь вот заручился поддержкой Дороха. Ему впору бы радоваться, но он, сам не зная почему, не чувствует никакой радости. Может быть, из-за Софии?

Ну ничего, поживем — увидим. Надо просто позабыть пока об этом разговоре. Вот уже и забыл. Все.

«Чем отличаются осенние лужи от весенних? — вспомнилось ему некстати, когда он проходил по школьному двору. — Глупости. Эта весна не такая, как другие».

Лужи, сырость, слякоть — все это уже не трогает его. Он умеет отключаться, отталкивать от себя все, что ему претит.

Каймакан не был новичком в любви. Ему уже стукнуло тридцать шесть. Но София, пожалуй, впервые так сильно и глубоко его всколыхнула. Она молода и красива, она не похожа на других и сама не подозревает об этом. Жаль, он не встретил ее раньше…

Впервые он увидел ее в несколько необычной обстановке, совершенно случайно. Каймакан ждал очереди в парикмахерской. Вдруг он заметил девушку, которая не решалась войти в зал, торопливо то сплетала, то расплетала косички. Смешные девчачьи косички. Ее уговаривала парикмахерша в белом халате, темноволосая женщина лет тридцати, с лицом еще красивым, но усталым — «от поцелуев», как подумал Каймакан.

Девушка наконец села в кресло, и парикмахерша мигом остригла ее косицы. Вскоре на голове девушки появились маленькие веселые кудряшки. Но она сидела напряженно, вцепившись руками в подлокотники кресла, как в кабинете зубного врача. Круглыми, недоуменными глазами смотрела в зеркало, следя за движениями мастерицы, и вдруг, когда та отошла греть щипцы, вскочила с кресла и, наполовину завитая, опрометью бросилась на улицу. Женщины в очереди расхохотались. Ошеломленная, мастерица выбежала за ней. Потом вернулась одна.

— Бери плату вперед, Маргарета! Тогда не удерет никто.

— Гляди, она забыла платок на вешалке! Правда, старенький, но можно все-таки выручить копейку.

— Оставьте ее в покое! — вступилась Маргарета за девушку. — Я ее сюда привела, от меня и удрала. Не ваше дело…

Но смешки и шутки долго еще не прекращались.

А Каймакану понравилась эта девушка, понравилось, как она убежала из-под щипцов мастерицы. Много раз потом вспоминал об этом.

Шли дни, а он продолжал искать ее глазами среди толпы. Ему мерещились маленькие веселые кудряшки, глаза испуганного ребенка, которые мелькнули перед ним на мгновение в зеркале парикмахерской.

Чаще всего вспоминалась та минута, когда девушка бросилась к дверям. Тогда она не показалась ему робкой. Напротив, осталось впечатление, что это был вызов, брошенный всем… Какая независимость, свобода! Вылетевшая из клетки птица, которая никогда не вернется!

И когда вскоре сама судьба привела ее в школу, Каймакан взглянул на нее глазами давно влюбленного. Он тут же заметил, что она куда красивее, чем запомнилась ему. Только, пожалуй, наивнее, нерешительнее. Больше всего, казалось, она стесняется самой себя.