— Действительно, — подтвердила София. — Эти ее глаза, сколько раз на дню они смеются и плачут! Инструкции всякие, бумаги… Поддержка инициативы Пакурару — Туба на седьмом небе. И как у нее сразу гаснут глаза, когда читает о каком-нибудь нагоняе по нашему адресу!
— Ах, эта Туба! — Директор откинул плед, прикрывавший ноги, встал и зашагал по комнате. — Рассказывай, рассказывай дальше!
Что рассказывать? Об увольнении Мазуре?.. Она, в сущности, пришла ради этого. Еуджен носится с фондами, пересчитывает кровати. Хочет освободить школу как раз от тех, кто больше всего нуждается в ней. Линия, дескать… Лес рубят — щепки летят. А сама она ничего не понимает… нет у нее опыта. Да. С этого и надо начать. Не годится она в секретари. Пусть он не сердится, но это так. Она слабая, просто слабая девчонка…
Мохов ходил, тихо ступая, чтобы лучше ее слышать. На голове у него был выцветший синий берет, который произвел на Софию большое впечатление несколько месяцев назад, когда она впервые пришла сюда. Он всегда ассоциировался у нее с коммунарами, со штурмом Бастилии. Иначе почему его носит старый большевик Мохов?
— Леонид Алексеевич, я посоветуюсь с товарищами. — София встала. — А что, если партсобрание провести здесь, у вас? В один из ближайших дней, когда вы почувствуете себя лучше. Нас ведь мало, и без вас…
Мохов остановился на мгновение, обошел еще раз вокруг кресла, словно связав узелком прерванную мысль, чтоб позже вернуться к ней, и подошел к девушке.
— «Без вас», говоришь? А что случится без меня? Советская власть, что ли, отменится? — Но тут же сдержал себя, продолжал спокойно: — Нет, товарищ секретарь, не будем собирать коммунистов у моего ложа. Я постараюсь прийти. Назначь только дату и час. Так… Что я хотел еще сказать?
И она хотела сказать… да, что она не годится в секретари. Он поймет. Она подождала, пока Мохов сел на маленький стульчик, купленный, по-видимому, много лет назад для Сашуни.
— Я хотел сказать, что ты… если б ты знала, какая ты радость в моей жизни… Да, да… — Он встал, открыл форточку, пододвинул скамеечку к свежему воздуху. — Помнишь, я еще тогда, на Урале, наслышался о вашей Молдавии. Ты мне все уши прожужжала…
— А я никогда не забуду первую встречу с вами… Эвакуация… Наш детский дом попал в Тагил, и нам сказали: «Вот ваш новый директор». Вы к нам вышли на костылях…
— Мне так хотелось сохранить вас всех, вернуть на родную землю. Но я думал: вот приеду в освобожденную Молдавию… поймут ли меня люди из незнакомого мне края, с иной речью, другими обычаями?
Мохов умолк, прижал ладонь к боку.
Скрипя, приоткрылась дверь, и просунулась Сашина голова, потом рука с лекарством.
— Можно, папочка? Можно, можно, — ласково предупредила она отказ. Подскочила к отцу и стала целовать его, обвив шею тоненькими ручонками.
— Перестань, Александра! — с неожиданной суровостью оторвал Мохов от себя руки дочери. — Ты уже не маленькая. Иди, иди, займись своими делами!
Сашуня заколебалась, но лицо отца было непреклонным. Она осторожно поставила склянку на столик.
— Хорошо, только не забывай, папочка, — примирительно сказала она, — по чайной ложечке через каждые два часа. — И вышла из комнаты.
Леонид Алексеевич стоял насупившись, пока девочка не закрыла за собой двери, потом медленно провел рукой по лбу и глазам.
— Признаюсь… разные мысли лезут в голову, — вернулся он к прежнему разговору. — Я думаю о том, не подрывают ли некоторые наши трепачи вашей веры в нас. Увы, в семье не без урода! Я чувствую, что и ты иногда удивляешься кое-чему и не все понимаешь… Да, наша баррикада сильно изрешечена, и не только снарядами врагов, к которым мы привыкли, а и шальными снарядами, бьющими по своим…
Он взял в руки склянку, рассеянно посмотрел на нее.
— Ну, оставим это. Всему свое время… Тебе, наверно, трудно, и ты пришла ко мне за мудрым советом, а я… Я вот жду от тебя доброй помощи. Потому что верю в тебя, Софийка, — сказал он, чувствуя ее настроение. — Честность твоя осилит все твои слабости. Ты помоги мне. А то, видишь, мотаюсь по санаториям или отлеживаюсь дома, под наблюдением Сашуни… Может, пора собирать чемоданы? Что ж, Каймакан мог бы занять этот пост…
— Нет, нет, — забеспокоилась София, — вы должны остаться в школе? Обязательно! Потому что… я хотела вам сразу сказать… потому что Каймакан…
— Он честный, способный инженер, да, да, и, главное, из молодого поколения: есть у него время научиться многому. Эх, было бы у меня время, чтобы помочь ему… Увидеть его директором. Рядом с тобой, Пержу, Сидором…
— Сидора он уволил! — вырвалось у Софии. — Приказ написал…
— Знаю… Туба — она как стекло. Глаза ее выдают, прежде чем успеет слово вымолвить.
Он заметил, что держит склянку в руке.
— Ба! Туба опять здесь была! Она прислала мне одеколон! — тихо засмеялся он, поглаживая подбородок. — По ложечке через каждые два часа…
— Я хочу вам сказать, — взволнованно заговорила София. — Наверно, Еуджен это не сам придумал. Он говорил мне как-то, что советовался с товарищем Дорохом…