Луна как жерло пушки. Роман и повести

— Я иду прямиком из майеровского ресторана! — Она вошла в роль, голосок ее звучал по-девичьи. — Да, да, шикарный отдельный кабинет! Ты не веришь? — И посыпала скороговоркой: — Веселье, музыка, изысканное меню, сводни, кавалеры! Я продавала жареные семечки и каленые орешки стаканами. Нашелся добрый человек, купил у меня все сразу! Посадил меня с собой за столик, поил сладким шампанским… Потом катал меня всю ночь на пароконном извозчике. Помнишь? А после досталась я и Майеру. Вот как… А теперь я и всех этих твоих новых начальников положу с собой спать. Всех до одного… Ты мне дал только бокал пригубить, а их заставлю полную ванну налить доверху. Буду купаться в шампанском!

Она рассмеялась.

— Вот на что я рассчитываю. А ты, Цурцуряну? Иди, иди сюда, сюда поближе, святоша! Хочу посмотреть тебе в глаза. Уж не рассчитываешь ли ты на своего родственничка, на Петра Рошкульца? Ха-ха-ха-ха! Поглядит он когда-нибудь на тебя своими косыми глазами, — задыхалась она от смеха, — и пришлет за тобой „черного ворона“. То-то будут плакать все девки, все сиротки, все невесты-бесприданницы! Ха-ха-ха-ха!

Цурцуряну не отвечал ей.

Он ушел за угол дома, в тень. Ее голоса он больше не слышал, но чувствовал себя так, словно она ему отомстила…

И все же, и все же, как бы беспощадна ни была месть, все равно он не сможет до конца искупить свою вину перед нею…

Марго ушла. Он не услышал ее шагов. Просто, когда он снова взглянул на ограду, ее уже не было.

…После той встречи прошла целая зима. И вот в такую же глухую ночь, но уже не морозную, декабрьскую, а по-весеннему сырую, мартовскую появился однажды во дворе Рошкулец.

— Где ты тут есть, Думитраке? Эге-гей! — закричал он так, как кричат деревенские парни, перекликаясь в лесу.

Цурцуряну поднялся ему навстречу.

— Я тута-а! — закричал он так же шутливо.

— Катуца с волами есть? — продолжал Петрике игру.

— Не-ету!

— А мешок с пирогами есть?

— Тута-а!

Сторож оглянулся на маленький костер, который он развел под навесом, и вышел навстречу Рошкульцу.

— Ну, шеф, поставишь меня к станку?

— Как ты тут? Живой? Никто на тебя не нападал?

Он остановился перед Цурцуряну, приятельски положив ему руку на плечо.

— Никто на меня не нападал. Ну, скажи, что слышно? Дашь мне станок?

— Новости хорошие. — Рошкулец потирал ладони. Никогда еще Цурцуряну не видел его таким довольным. — Я только что с заседания и чую, что не усну…

Он глянул на костер и направился к навесу. Огонь славно потрескивал, образуя вокруг себя уютный светлый круг. Языки пламени иногда дерзко подпрыгивали и лизали белое ведерко, в котором что-то варилось.

Уселись рядом.

— Товарищи из руководства довольны нашей работой, — все потирая руки, говорил Рошкулец. — Так прямо не сказали, но я по всему почувствовал это. Во-первых, потому, что мы переходим на производство новых изделий. Важная задача коммунального хозяйства. Чайники и примусы — это, конечно, хорошее дело, и мы от них не отказываемся, но есть вещи поважнее. Надо смотреть дальше. Возьмем вопросы технологии. Мастерские ведь будут расширять. Надо занять и второй этаж, где у Майера был ресторан. Жестяной цех и паяльный переведем наверх как „легкую промышленность“, а „тяжелую“ оставим внизу. Здесь разместим удобно новую технику, машины. Был разговор о том, чтобы дать нам новый двигатель…

Он говорил так, словно еще сидел на этом заседании, а не во дворе под навесом. Казалось, он ничего не видит — ни Цурцуряну, ни костра.

— Хотят послать меня куда-то учиться. Я бы не возражал. С кем только детей оставить?

— А жена твоя не вернулась из деревни? — вскользь спросил Цурцуряну.

— Из какой такой деревни? Она же сбежала с этим циркачом, с канатоходцем. — Рошкулец погрустнел. — Мать двоих детей, а как увидела его на канате, влюбилась — и все тут. Никакое зелье не помогло бы ей от этого. Таскается за ним до сих пор, словно привороженная. Конечно, ничего она в жизни не видела. Ни в родительском доме, ни в моем. В первый раз повел я ее в цирк. Разумеется, она потеряла голову. М-да… — Он помолчал. — А поучиться было бы мне не вредно. Потому что я сейчас иногда сбиваюсь с правильной линии. То влево отступлюсь, то вправо. И до освобождения случалась со мной такая беда, и сейчас… Чертовски трудно все это. Все трудно, до самых мелочей… Но и хорошего немало, Думитре! — приободрился Рошкулец, взяв Цурцуряну за плечо. — Почти все наши рабочие вступили в профсоюз. Приняли мы и Пержу. Теперь твоя очередь. Как бы то ни было, у тебя в активе восемь месяцев безупречной работы. У нас за это время иголки не пропало.

Рошкулец поворошил прутиком угли, подняв рой искр.

— На днях получим три новых токарных станка. Один будет твой. Пройдешь, как полагается, ученичество…

Цурцуряну вскочил, чтобы снять ведерко с треноги. Вкусный запах молока, шапкой поднявшегося в ведре, показался вдруг Рошкульцу нежданной приметой весны.