И я отправила его в Таджикистан. У меня была
В аэропорту он просто махнул мне рукой: пока, мол, давай, – и исчез в его недрах, не обернувшись, – стыдился и хорохорился.
Рустам писал матери и Зайнаб. Он поселился не в Турсун-Заде, а в Чаптуре, у родственников отца, пас с ними овец. Прислал фотографию – с бородой, в тюбетейке.
– Правильно сделал, что уехал. Только позорился тут и меня позорил, пьяный ходил, похвалялся: «Глеба убью», – говорила Алла. С годами Рустам все больше раздражал ее, она стеснялась их былого. Своим беспутным настоящим Рустам будто бы порочил ее прошлое, доказывая, что не было ни счастья, ни его возможности, убивая фантазию, без которой воспоминания – яд не сладкий.
Я смотрела на сестру с печалью. Она осунулась, ее шею испещряли морщины, как рябь – осеннюю воду. Золотая цепь уходила в вырез платья, повторяя сложные мятые складки кожи, седина запятнала незакрашенные виски. Моя сестра стала старой, измученной женщиной с выпирающим животом – вечной памятью о второй беременности. Роза уже давно не стояла на ее столе, а Гольц не ночевал дома.
Мы сели на диван, покрытый пыльным пестрым атласом, и Алла достала фотоальбомы. Их плотные картонные обложки было сложно измочалить, но времени это удалось. Оно словно грызло их и терзало, силясь отнять у памяти нашу нетленную игрушку – прошлое. В альбомах не было фотографий Рустама, но он присутствовал незримо, он только случайно не попал в кадр. Вот свадьба Аллы, свадьба Марьяши, ныне матери пятерых, вот и то лето, когда Рустам еще был женихом Аллы, и то, в которое я любила его, и то, в которое он жил у меня. Вот мы с Аллой и Рустамом пошли в лес, вот костер, который он развел, и шалаш, который он построил, вот мы с Аллой обнимаемся – нас сфотографировал Рустам. Вот еще, и еще Алла, увиденная его карим глазом в рождественском вертепе объектива. Она, тогда красавица, плохо вышла на этих фотографиях; Рустам словно хотел снять ее не так, как это сделал бы любой другой фотограф, но «мыльница» не дала. Даже этого не позволила ему судьба.
Я думала, что больше никогда не увижу Рустама, мне он не писал.