Луна над горой

Что до знания человеческой природы – тут Кун-цзы обнаруживал такую проницательность и такое глубокое понимание мельчайших движений души, что Цзы Лу невольно думал: а что, если Учитель когда-то не чурался порока и оттого так хорошо знает низменные стороны человека? Тем поразительнее был его идеализм, столь возвышенный, что никакая грязь к нему не приставала. Все вмещал разум Кун-цзы, соединяя в себе и безупречную нравственность, и житейскую мудрость. До сих пор в глазах Цзы Лу ценность людей определялась их полезностью. Кун-цзы же был ценен сам по себе – тем, что существует. По крайней мере, так считал Цзы Лу, полностью им очарованный. Не прошло и месяца с тех пор, как он поступил в ученики, – а уже ощущал, что без опоры на Учителя не сможет более обойтись.

На протяжении долгих странствий и тяжелых испытаний, выпавших на долю Кун-цзы во второй половине жизни, Цзы Лу оставался его самым преданным учеником – не оттого, что надеялся сделать государственную карьеру, и даже, как ни странно, не из жажды к самосовершенствованию. Нет, Цзы Лу удерживало рядом с Кун-цзы искреннее, бескорыстное восхищение, которое не померкло до конца. И как в прошлом он не расставался с мечом, так теперь держался за Учителя.

Кун-цзы в пору их знакомства еще не исполнилось сорока – возраст, в котором он, по его словам, «освободился от сомнений»[20]. Цзы Лу был младше лишь на девять лет – и все-таки чувствовал, что расстояние между ним и Учителем непреодолимо.

Кун-цзы, в свою очередь, удивлялся необузданному нраву нового ученика. Много на свете людей, которые почитают храбрость больше мягкости, – но мало кто питает такое презрение к форме. Пусть дух превыше всего – но любой ритуал начинается с формы; тем не менее Цзы Лу этого никак не мог принять. «Ритуал – это больше, чем подношение яшмы и парчи. Музыка – это больше, чем колокола и барабаны», – с этими словами Учителя он с готовностью соглашался, но тут же терял интерес, едва речь заходила о правилах и церемониях. Даже Кун-цзы было трудно пробиться сквозь непреодолимое отвращение, которое Цзы Лу питал ко всякого рода формальностям. Впрочем, самому Цзы Лу приходилось еще тяжелее. Как ученик он верил в духовную силу Учителя – но и представить себе не мог, что она проистекает из совокупности мелких повседневных действий. Сперва следует браться за главное, а мелочи приложатся – так думал Цзы Лу, и Кун-цзы не уставал пенять ему, что он совершенно упускает из виду, откуда возьмется «главное». Да, Цзы Лу был предан Учителю – но действительно ли тому удавалось его наставлять?

Тем не менее, сказав свою знаменитую фразу о том, что самые глупые и самые умные не могут измениться, Кун-цзы не намекал на Цзы Лу: видя в ученике множество несовершенств, он отнюдь не считал его глупцом. Более того, в дерзком новичке он прозревал добродетель, которую ценил выше прочих, – чистое сердце, свободное от корысти. Немногие вокруг могли похвастаться подобным качеством – даже добродетелью его считали немногие, скорее отмахивались, как от нелепой причуды. И лишь Кун-цзы понимал, что по сравнению с этой «причудой» меркнут и храбрость Цзы Лу, и его политические таланты.

Что же касается всего остального, Цзы Лу следовал наставлениям Кун-цзы лишь в своем отношении к родителям. Они уверяли, что, став учеником Кун-цзы, Цзы Лу превратился в почтительного сына. Самого Цзы Лу похвалы удивляли: почтительным сыном он себя не чувствовал – напротив, ему казалось, будто он вступил на путь лицемерия. Ведь по-настоящему честен он был тогда, когда дерзил родителям и доставлял им хлопоты. Он с жалостью смотрел на отца с матерью, которые радовались его обману. Цзы Лу не был особенно чуток к тонким движениям души, но природная честность заставляла его примечать подобные нюансы. Однажды, много позже, он вдруг понял, до чего родители постарели – и, вспомнив их бодрыми и здоровыми, какими они были во времена его детства, не удержался от слез. С тех пор он и вправду стал примерным сыном – и не нашлось бы никого, кто исполнял бы сыновний долг столь ревностно; и все же путь Цзы Лу к почитанию родителей начался именно так, как описано здесь.

3

Однажды, гуляя по городу, Цзы Лу столкнулся с несколькими старыми приятелями. Это были люди не то чтобы совсем пропащие, но беспутные и праздные, такие же странствующие воины, как прежде он сам. Цзы Лу остановился с ними поболтать, и один из них, оглядывая его с ног до головы, сказал:

– Вот, значит, во что одеваются ученики Кун-цзы? Бедновато. Не скучаешь по своему мечу? – Цзы Лу оставил его слова без внимания, но приятель не отставал: – Говорят, ваш Кун-цзы – просто мошенник. Строит из себя праведника, с серьезной миной поучает всех подряд, а сам-то ни в чем себе не отказывает! Нечего сказать, хорошо устроился!