Луна с правой стороны, или Необыкновенная любовь (сборник)

— Вижу,— ответил я.— Так вы меня любите?

— Да,— послышался тихий ответ.

После этого я, кажется, долго на неё смотрел, и, только когда она умоляюще мне сказала: „Бегите“, я громко захохотал, так что сам содрогнулся от своего хохота. Я никогда так не хохотал, да и сейчас не могу. А она, бедняжка, испуганно метнулась от меня в сторону и, как лист, задрожала.

— Любите? — сквозь хохот и слезы спросил я.

Слов её я не слыхал, но глаза её мне говорили, кричали: „да, да“...

— Подите сюда,— сказал я после смеха.

Она робко подошла. Я велел ей снять панталоны и ложиться на стол,— лучшего и удобного предмета у меня в кабинете не было. Она, вместо того, чтобы подойти к столу, упала в кресло и зарыдала.

— Так, значит, сударыня, вы меня не любите? Позвольте мне все ваши фокусы отнести к вашему женскому притворству.

После моих слов медленно поднялась Аскольдова с кресла и дрожащими пальцами, боясь обнажить тело ног, стала снимать панталоны, а затем робко подошла к столу.

— Ну? — всё так же насмешливо спросил я.

Она ещё ниже склонила голову и виновато прошептала: — Я этого ещё не знаю...— и закрыла рукою лицо.

Я погасил огонь и подошёл к ней. Она лежала на столе. Я прикоснулся к её платью, к испуганному телу.

Тут Андрей Завулонов дёрнулся с кресла и замолчал.

— И?..— кто-то из нас бросил вопрос.

Андрей Завулонов быстро вскинул голову, обвёл нас глазами и злобно выкрикнул:

— Вы что же, думаете, что Андрей Завулонов, комиссар по борьбе с дезертирством, мерзавец. А?

Мы все сразу вытянулись из кресел, склонили головы в сторону Андрея Завулонова, беспокойно забегали глазами, зашипели:

— Что вы, товарищ комиссар, разве...

— Знаю... знаю... Это я просто пошутил. Ведь вы мои друзья. Вы не раз меня спасали от смерти.

Он так расчувствовался, что даже поднялся с кресла, обошёл нас всех и крепко пожал нам руки. Потом опять, сел в кресло и стал продолжать:

— Я её только поцеловал... Погладил волосы и тихо сказал:

— Встаньте.

Она встала.

— Оправьтесь.

Когда она оправилась, я зажёг лампу. Она стояла в углу и плакала.

— Простите! — сказал я.— Мы ещё увидимся.

Она обвила мою шею и поцеловала.

— Бегите... скорее бегите...

— Бежать...— прошептал я и заметался по кабинету. Бросился к письменному столу — заперто, а ключи забыл дома.

— Ты чего? — спросила Аскольдова и тоже заметалась по кабинету.

— Револьвер! Револьвер! — забарабанил я.— Немедленно надо револьвер!

Я и она выбежали из кабинета в канцелярию и там, в канцелярии, в одном из столов я нашёл револьвер и, хорошенько не рассмотрев его, бросился из комиссариата на улицу.

— Она? — спросил тихо помощник.

Андрей Завулонов на вопрос своего помощника ничего не ответил, а только дёрнул несколько раз плечами.

В то время — как сейчас помню — всходила луна, протягивала широкие полотна и через сад бросала их в кабинет. Одно полотно упало на Андрея Завулонова. Андрей Завулонов повернулся к окну, и нам показалось, что он взбирался на луну, пил её приторный запах. Мы долго сидели так. Смотрели на луну, на товарища комиссара и друг на друга.

— Закройте окно,— сказал Андрей Завулонов и резко отвернулся от окна.

Когда я вышел на улицу, тьма была страшная, только снег белел под ногами. Я обернулся назад: Аскольдова стояла позади.

— Скорее... скорее.

Я думал: куда бежать?.. Если побегу через город, то, наверно, попадусь в руки восставших. И я решил бежать в ближайшую деревню. Деревня была от города около восьми вёрст. Правда, другие деревни гораздо ближе к городу, но, чтобы в них попасть, надо было бежать через весь город, а это опасно. И я побежал в сторону от города. Не успел пробежать несколько шагов — слышу, скрипят шаги, мотаются по снегу три тени. Я остановился, спрятался и затих за углом последнего дома. Шаги всё ближе и ближе, и вот уж до меня дотянулись три длинные тени, остановились. Я плотнее прижался к углу и слышу разговоры. По голосу узнал уездного военного комиссара. Вышел из-за угла дома, говорю:

— Это вы, товарищ Александров?

— Я,— ответил мне военный комиссар.

— Бежали? — спросил я.

— Бежали,— ответил военный комиссар.

— Что же теперь будем делать? — допытывался я.

— Я уже не знаю, что будем делать,— отвечал Александров.