Луна - Солнце мертвых

— В том-то и дело — на башмаках даже завязаны шнурки. Так значит, вы не страдаете лунатизмом, сударь?

Я пожал плечами:

— Господи, конечно же, нет.

Доктор покачал головой:

— Не спешите с ответом, мой друг, не спешите с ответом… Понимаете, это такой недуг, что зачастую человек, страдающий им, сам не знает, что болен.

— Да нет же! — От волнения я даже вспотел. — Нет! Ну неужели вы полагаете, что можно дожить до тридцати лет и не знать, что ты — лунатик?

Доктор Шварценберг снова озабоченно покачал большой круглой головой:

— Кто знает… кто знает… Медицине известны и не такие случаи. — Он вдруг пристально посмотрел мне в глазa: — Скажите, а может быть, вы увидели сон?

— Сон?!

— Ну да, обыкновенный сон. То есть, конечно же, не обыкновенный, а наоборот — какой-то необычный, странный сон, который подействовал на несколько ослабленный организм — ведь накануне у вас было недомогание — и мозг настолько, что заставил, в бессознательном состоянии, встать с постели, одеться и выйти из замка.

С о н! — билось в моей голове. С о н!..

И тут я почувствовал вдруг, что готов, более того — просто обязан поделиться наконец с этим славным человеком, да к тому же врачом, всем тем, что как тесный ошейник который уже день не дает мне покоя, буравит мозг и выматывает душу… Но ч т о ему сказать? И к а к сказать? Как объяснить этому милому чудаку доктору, что я, так же близко, как его сейчас, видел оборотней и ведьм, странных, страшных, сверхъестественных тварей, которых, исходя из нормальной человеческой логики, на свете просто быть не могло, потому что, если бы они были, всякое существование людей на Земле становилось бы бессмысленным и в лучшем случае жалким, низведенным до прозябания бессильной и беззащитной дичи, которую свирепый охотник-зверь бездушно и методично забивает по мере своей надобности в питье и пище. Как рассказать ему, наконец, о Лорелее?..

— Лорелея… — едва слышно прошептал я, и доктор Шварценберг мгновенно склонился над моей головой:

— Что вы сказали?

И тут меня будто пронзил удар тока, а в глазах снова зарябили тысячи маленьких солнц. До крови закусив губы, я изогнулся в мучительной судороге и застонал.

— Что, что вы сказали?..

И вдруг боль внезапно исчезла; более того, неожиданно я почувствовал, что тело начинает наливаться какой-то новой, доселе не ведомой мне энергией и силой. Слепящая пелена спала с глаз так же моментально, как появилась, и уже в следующий миг я увидел над головой доктора Шварценберга л и ц о. Е ё лицо…

— Вам плохо? — воскликнул маленький доктор. — Повторите, что вы сказали?

Еще миг — и видение исчезло, а я продолжал неподвижно лежать, упиваясь сменившим боль и муку блаженством, хотя, к удивлению своему, не мог, как ни старался, вымолвить ни единого слова.

Доктор озабоченно потер переносицу.

— Вам плохо, — вздохнул он и снова полез в саквояж. — Да-да, вам действительно очень плохо. Ну ничего, не беда, кажется, я знаю, что нужно сделать.

Он порылся в саквояже и извлек оттуда на свет божий блестящую металлическую коробочку со шприцем и маленькую сероватую ампулу.

Я отчаянно замычал и замотал головой.

— Лежите спокойно, — ласково проговорил толстяк. — Сейчас сделаю укол, и все будет хорошо.

Но мне и так хорошо, думал я, глядя, как доктор Шварценберг аккуратно откусывает специальными щипчиками кончик ампулы, как погружает в нее иглу… Мне и так хорошо!..

В коридоре послышались громкие шаги. От неожиданности я резко дернулся, и шприц, выпав из протянутой руки доктора на паркет, разбился вдребезги.

— О простите! — пробормотал я, с удивлением обнаружив, что дар речи внезапно вернулся.

— Ничего… ничего…

Дверь распахнулась, и в комнату вошел инспектор. Лицо его было все таким же угрюмым и желчным.

— Мы едем, Шварценберг, вы готовы?

— Да-да, конечно, только вот… — Он растерянно посмотрел на осколки шприца и комично всплеснул руками.

— Простите, пожалуйста, доктор, — огорченно сказал я. — Это моя вина, но, честное слово, уже ничего не нужно, я правда чувствую себя хорошо.

— Ну и замечательно. — Толстяк повеселел. — Но здесь надо убрать…

— Не беспокойтесь, я распоряжусь, — донесся от двери голос графа. — Огромное вам спасибо, господин доктор.

— Да не за что, ваш друг молодчина. У него очень крепкий организм, и я от души надеюсь, что он очень скоро поправится.

Он уже поправился! — хотелось воскликнуть мне, но я почему-то промолчал. Возможно, из боязни, что по такому случаю инспектор вознамерится устроить мне еще один, прощальный допрос, чего я, видя его мрачную физиономию, никак не жаждал. Поэтому я только громко вздохнул — дескать, что ж, может, и правда когда-нибудь, бог даст, поправлюсь, и слабым голосом пожелал доктору и полицейскому счастливой дороги.