Луна в кармане

На минуту воцарилась тишина, нарушаемая только шорохом листьев за окном. Я чувствовала, что ответственность за произошедшее лежит на мне, и мне хотелось как-то сравнять счет. Иногда заслужить нужно не только улыбку.

– Норман!

– Да? – Он потер глаза. Было поздно. Но я должна была что-то сделать. Я прикоснулась языком к колечку в губе и глубоко вздохнула. – Помнишь, когда мы начинали, ты спросил, есть ли что-то, о чем я не хочу говорить?

Норман вытер кисть об свою рубашку:

– Да.

– Ну у меня есть кое-что. – Я сняла очки. – То, какой ты меня видишь этим летом, – это ненастоящая я. По крайней мере, раньше я была не такой.

Он приподнял брови.

– Дело в том, – медленно продолжила я, трогая выцветшую синюю обивку, – что дома меня все ненавидят.

Я ожидала, что Норман меня остановит, но он молчал. Хотела, чтобы появилась Мира и увела меня, как она сделала это на базаре, спасая от слов, которые готовы были сорваться с языка. Но сейчас я была одна.

– Раньше я была очень толстой, и мы постоянно переезжали с места на место, пока не оказались в Шарлотте. И там кто-то пустил слух, будто я переспала с одним парнем, хотя этого не было. Я его даже не знала. Мы просто говорили, и…

– Коули!

На улице снова поднялся ветер – я слышала, как звенят музыкальные подвески Миры.

– Ничего не было, но на следующий день все начали меня обзывать. Поэтому я была такой грубой, когда ты встретил меня на вокзале в первый день. Я не привыкла, чтобы люди вели себя со мной дружелюбно.

– Тебе не следует все это рассказывать, – тихо заметил Норман.

– Но я хочу! Ты единственный, кому мне когда-либо хотелось рассказать об этом.

Я все еще не могла взглянуть на него, даже когда он вышел из-за мольберта.

– Коули!

Я покачала головой.

– Это настоящая я, Норман. То есть я не делала того, что они говорили. Но для них я всегда была – и остаюсь – потаскухой.

На последнем слове я чуть не задохнулась. Словно оцарапала горло, выталкивая его из себя.

– Коули! – Я чувствовала на себе взгляд Нормана – так близко он находился.

– Им плевать, как по мне это ударило. А меня это почти убило.

– Но не убило, – сказал он, а потом протянул руку и приподнял мой подбородок, заставляя меня посмотреть на него. – Ты всегда знала правду, Коули. Вот что имеет значение.

Я вспомнила прошлый год – все оскорбления и ужасные события, будто с мясом вырывавшие куски меня.

Лицо Чейза Мерсера в свете фонарика, когда он уже спешил от меня отстраниться.

Каролина Доуз с подружками в спортивной раздевалке, хохочущие в голос, пока я, отвернувшись, пытаюсь переодеться.

Человек в тату-салоне, склоняющийся надо мной с иглой – будет больно, – прежде чем я закрыла глаза.

Моя мама, сидящая напротив меня за кухонным столом в нашем новеньком доме и умоляющая рассказать, что случилось.

Мое сердитое лицо, отражающееся в окне поезда, отправляющегося в Колби – последнее место, где я хочу находиться.

Сидя во вселенной Нормана, я почувствовала, как эти картинки завертелись вокруг меня, все быстрее и быстрее, и я сжала пальцы, пытаясь удержать их. Вихрь становился все сильнее, унося образы с собой, ничего не оставляя позади. Мы сидели вдвоем, неподвижные в эпицентре шторма.

Я вцепилась в кресло и закрыла глаза. Норман прав: я действительно всегда знала правду. Я несла ее возле сердца, как щитом оберегая самое сокровенное.

«Забудь», – кто-то прошептал у меня в голове. Может, это была Изабель, все еще поучающая меня. Или мама, усилием воли творившая чудеса. Мира или Морган, толкающие меня вперед. Норман, принимающий эту правду как дар. Или это был мой собственный голос, теперь не желавший молчать.

Забудь.

И я забыла.

В это мгновение вихрь прекратился, и все встало на свои места. Я глубоко вздохнула и открыла глаза. Норман вдруг шагнул назад, будто тоже это почувствовал. Он смотрел на меня, и я подумала, изменилось ли мое лицо. Стала ли я кем-то другим – не той девушкой, чей образ он так долго воссоздавал на холсте.

Самое удивительное, что я ощущала себя иной. Как будто что-то во мне, так долго жившее в напряжении, наконец расслабилось, и все, что было не на месте, успокоилось: двадцать килограммов лишнего веса исчезли окончательно.

– Портрет, – быстро сказала я, возвращаясь в прежнюю позу и поднимая подбородок. Мое сердце все еще бешено колотилось. – Нам надо…

– Коули, – произнес Норман. – Все готово.

– Правда?

– Да. – Он обернулся и приблизился к мольберту, бросив кисть в банку из-под кофе. – Я наложил последние мазки час назад.

– Почему же ты меня не разбудил?

– Мне показалось, тебе снится что-то хорошее.