Луна в мышеловке

Ничего не ответила. Сначала размышляла бесконечные секунды. Потом отвернулась и спустила с плеча рукав, натянув вырез пижамы. Напряженно вслушиваясь в шуршание каких-то упаковок, почувствовала, как Виктор потер спиртовой салфеткой кожу. Достав шприц, выпустил воздух из иглы, а девушка зажмурилась. Не потому, что боялась боли, а просто потому что не хотела этого укола, не хотела больше пребывать в этом ужасном забытьи, просто не видела другого выхода.

– Дозировка значительно снижена по рекомендации профессора Мюссо, – пояснил Виктор, сделав укол. Затем отложил шприц на тумбочку и медленно провел костяшками пальцев от ее щеки к шее.

Так и не открывала глаза, стараясь игнорировать нашествие мурашек, прошедшее по всему телу, заставившее заостриться соски и воспламениться низ живота. Замерла в ожидании новых прикосновений. Дыхание перехватило, когда его рука остановилась у ключицы, едва заметно сдвинув на груди ткань, которая задела горящий сосок. Дикий страх перед тем, что могло сейчас произойти, боролся с проснувшимся удушающим желанием и бесстыдным любопытством. Да, гордость, принципы, разум требовали, чтобы она его оттолкнула, защищалась, забилась в самый дальний угол, убежала, закричала. Только инстинкты оглушали, опаляя желанием, отключая всякую способность сопротивляться, сводя с ума сладкой пульсацией и спазмами.

– Хочешь? – промурлыкал обворожительно, пьяняще, с хрипотцой, аккуратно поправляя ее волосы и воротник пижамы, сдвинутый на плечо. Будто нарочно дразнил этой сдержанностью после всего, что уже делал с ее телом. – Обещаю быть нежным.

Не открывая глаз, вновь сглотнула и отчаянно замотала головой. Услышала тихий шелест смешка, но глаза отважилась открыть, только когда мужчина уже был в дверях. Накрылась одеялом с головой, отвернулась и замерла, потихоньку приходя в себя. Только что она была очень близка к тому, чтобы сдаться. Слишком близка. Непозволительно. И самым ужасным было то, что этот мужчина видел ее насквозь. Просто играл с ней в кошки-мышки, провоцировал и наблюдал, наслаждаясь тем, как она медленно сходит с ума, запутываясь в расставленных им сетях.

Когда наконец провалилась в сон, крепко прижав к груди черного котенка, хаос мыслей сменился смутными очертаниями волнующих образов. Оказалась на узких улочках какого-то очень знакомого города. Низкие старинные домики в два этажа, каменные изгороди, по которым вьется плющ, лавочки и магазинчики в заплатках пестрых грузинских вывесок приглашают покупателей. Все утопает в зелени и в золотисто-красных лучах садящегося за горы солнца. Казалось, что это место она знала с детства. Да и сама она теперь будто вернулась в детство. Чувствовала себя хрупкой девочкой лет пятнадцати, встревоженной, беззащитной, упрямой и серьезной.

От одного из домов повеяло чем-то родным и близким. Она не помнила, где жила, но сейчас ей показалось, что именно здесь. Каждый кирпичик показался знакомым, и водосточные трубы, и облупившаяся штукатурка, и узкие арочные окошки, и дверь, крашеная темно-бордовой краской. На балкончике с коваными перилами какая-то женщина развешивала белье, окинула ее хлестким недовольным взглядом и всплеснула руками.

– Все гуляешь, красавица? – осуждающе воскликнула она неприятным сварливым голосом. – Сейчас влетит тебе! Уж сколько раз говорили, а тебе все ни по чем, упрямица! Видимо, нравится людей из себя выводить! Весь дом опять на ноги поднимешь!

Девочка слегка опешила. Влетит? За что? От кого? Этого она не понимала, ведь была совершенно уверена, что полдня провела в школе, а потом на многочисленных занятиях, так что попрекнуть ее было совершенно нечем, да и время еще было не позднее. Часов шесть, не больше.

Захотелось вдруг поскорее зайти в дом, отдохнуть, поесть, расслабиться, не видеть больше эту неприятную женщину, которую она даже не знала. Только противная тетка на балконе никак не унималась. Остервенело встряхивала простынями и продолжала ее отчитывать, хотя она и слова плохого ей не сказала.

– Ишь! Гордячка! – понеслось ей вслед. – Нос задрала! А здороваться кто будет?! Еще за прошлый-то раз не извинилась, а уже опять в позу встала! Ох, влепить бы тебе! Поделом будет! Может, выбьют из тебя дурь-то всю!

Вся эта тирада из несправедливых обвинений и посулов продолжалась, и когда она приблизилась к двери и взялась за ручку. Может быть, стоило ответить этой женщине что-нибудь? Осадить ее? Возможно, когда-нибудь она так и делала, но сейчас чувствовала себя несколько растерянной, будто совсем забыла, как нужно себя вести, какой она должна быть и как ей следовало поступать.

Из дома пахнуло запахом пыли и старых вещей. Она не могла сказать, что запах был неприятным. Тем более что он смешивался с ароматом вкусной еды, и у нее желудок свело от голодного спазма.