Луна в Водолее

— Отец Никодим, простите, — заметив, на её взгляд, чрезвычайно важное отличие, женщина не смогла удержаться в границах общепринятой вежливости, — но я не спала! Со мной Пречистая Дева разговаривала наяву! Нет, врать не буду: видеть Богородицу я не видела, но голос… такой проникновенный, такой нездешний… хотя (за дело!) и побранивший меня немного, но в целом — необычайно нежный и ласковый… каждое слово… отец Никодим, можно — я расскажу по порядку?

— Конечно, Машенька. А после — я. И тебе, знаешь, и мне — необходимо поделиться открывшимся.

— Отец, Никодим, а вы меня, как Пречистая Дева — называете Машенькой… а раньше — никогда так не называли… всё Марией или даже — Марией Сергеевной… хотя — нет… в пятницу — раз или два назвали… ну, когда мы у вас дома будто бы причастились — коньяком и бисквитами… а ведь, отец Никодим — причастились! Я теперь это точно знаю! Ну, что их действительно преосуществил Христос! Надо же! А в субботу — с утра — вы ещё сомневались… велели мне, от греха подальше, сегодня обязательно причаститься в церкви…

— А как бы, Машенька, я мог иначе? Ведь в предыдущие дни и тебя, и меня Нечистый — ух, как достал стервец! Да, что нашу полуночную трапезу, незримо явившись, преосуществил Спаситель — я тогда явственно почувствовал это, но… уж больно хитёр и коварен Враг! И, естественно, полной уверенности быть не могло… А что назвал тебя Машенькой — ты ведь не против?

— Конечно, отец Никодим — не против! Ещё бы! Мне это, знаете… слышать от вас — непривычно… но, правда — очень приятно!

— Ну, вот и прекрасно, Машенька! — будто бы сам привыкая к этому ласкательному обращению, священник лишний раз назвал женщину уменьшительным именем. — А теперь, пожалуйста, как собиралась — давай по порядку. О явлении Девы Марии, не отвлекаясь — рассказывай, Машенька… всё рассказывай…

И Мария Сергеевна, после дарованного ей мига прозрения нездешней реальности, уже нисколько не смущаясь, рассказала отцу Никодиму всё. Начиная с того момента, когда она (будто бы по воле Владычицы?!), совершенно потеряв голову, мысленно скакала на укрощаемом ею Лёвушке, вместо отсутствующего мужа саму себя настёгивая его ремнём — до полного умопомрачения, до беспамятства, до (что было, отец Никодим, то было!) двух или трёх сумасшедших оргазмов… и далее… когда, очнувшись, в приступе ужаса и омерзения она горячей водой и мылом пыталась очистить душу — и как у неё это не получалось, и как, спасая от подступившего к сердцу отчаяния, Пречистая Дева заговорила с ней. Открыв, как оказалось, таящиеся в её душе такие пропасти и провалы… но и утешив! И, главное, подарив надежду! Пообещав ей — не чаемого уже много лет! — ребёнка. Сына Льва. Леонида.

— Нет, отец Никодим, что сына — это уже я сама решила. И даже, что непременно от Лёвушки — тоже. Владычица просто сказала, что в течение ближайших двух лет я смогу родить. А как и от кого — дескать, моё дело… Но ведь я — только от Лёвушки… от него хочу — а не от кого другого… а у него… у него… там — в Великореченске… но ведь, отец Никодим, вы мне этот грех отпустите?

— Этот — само собой. Надеюсь, Машенька, ты не собираешься подводить Льва Ивановича под алименты?

— Что вы, отец Никодим — как можно?! Я хоть и сволочь — но не до такой же степени! А вот в гимназию — нет. Вы уж простите, отец Никодим, но теперь мне нельзя уходить из банка…

— Ну, и прекрасно, Машенька. Всё понимаешь — умница! А что ребёнка хочешь непременно ото Льва… зная о его новой любви… это, как я понял, тебе в грех не вменила Сама Пречистая Дева… конечно, перед его новой избранницей — нехорошо… но и тебя можно понять… двадцать лет желать от него ребёнка… и вот теперь — когда это будто бы стало возможным… отпущу, Машенька! Не накладывая никакой епитимьи!

С ещё вчера категорически для него невозможной лёгкостью разрешив эти религиозно-нравственные затруднения Марии Сергеевны, священник подытожил её исповедальный рассказ небольшим размышлением вслух: