Луна жестко стелет

– А вот так, если позволите. Всего в одном пункте. Разрешите продолжить?

– Вот еще… Ну, давайте.

– Вы правы, времена Главлуны миновали. Нелепо, пагубно и невыносимо, что нам в самой существенной части нашей экономики приходится исполнять указы столь безответственной тирании. Она метит в самое основное право человека – право выступать стороной на свободном рынке. Но при всём моем уважении к вам я полагаю вашу ошибку в том, что нам следует продавать на Эрзлю пшеницу, рис или любой другой вид продовольствия. В мире не существует цен, могущих оправдать подобный экспорт. Продовольственные культуры экспортировать нельзя. Тот с фермы в элементе вспух.

– А что мне прикажете делать с пшеницей?

– Извольте! Поставляйте пшеницу на Эрзлю, если оттуда вам будут возвращать тонну за тонну. В виде воды. В виде нитратов. В виде фосфатов. Никакой иной обмен приемлем быть не может.

– Минутку, – опередила Вайоминг фермера и обратилась к профессору: – Но так же нельзя, вы не хуже меня знаете! Вниз сплавлять – дешево, наверх тащить – дорого. Вода нам снизу не нужна, химикаты тоже. То, что нам нужно, не так массивно. Инструменты. Медикаменты. Технология. Кое-какая аппаратура. Программное обеспечение. Сэр, я специально изучала этот вопрос. Если бы нам удалось добиться обоснованного ценообразования, используя методы свободного рынка…

– Позвольте, мисс. Разрешите продолжить.

– Давайте. Но я категорически не согласна, я вам сразу говорю.

– Фред Хаузер сказал нам, что лед найти становится всё труднее. Более чем верно. Для нас это плохая новость, а для наших внуков – роковая. Луна-сити должен бы потреблять нынче ту же воду, что и двадцать лет назад, плюс надбавка с учетом роста населения. Но мы используем воду всего один раз в одном трехоборотном цикле, а потом отправляем ее в Индию. В виде пшеницы. Даже когда пшеница перед отправкой вакуумируется, в ней остается много драгоценной влаги. С какой стати мы ее отправляем в Индию? У нее есть под боком целый Индийский океан! И остаточная масса зерна роковым образом обходится нам еще дороже, удобрения нам добывать с каждым годом всё трудней, хотя мы получаем их из горных пород. Камрады, примите к сведению! Любой груз, увозимый отсюда, приговаривает ваших внуков к медленной смерти. Чудо-фотосинтез и растительно-животный обмен – это замкнутые циклы. Вы размыкаете их и кровь собственной жизни переливаете на Эрзлю. Не нужны вам более высокие цены, вы не прокормитесь деньгами. Вам нужно, то есть всем нам нужно раз и навсегда покончить с этой трансфузией. Эмбарго немедленное и абсолютное. Луна должна быть самодостаточна по принципу натурального хозяйства!

Народ заговорил, зашумел, кое-кто начал кричать, добиваясь, чтобы расслышали, председательствующий заработал молотком. И я перестал прислушиваться, как вдруг раздался женский вопл. Я оглянулся.

Все двери распахнулись. В ближайшей я увидел троих в желтых робах личной охраны Вертухая, все трое с оружием. У центрального выхода за спиной кто-то врубил мегафон с такой силой, что перекрыл шум в зале и трансляцию.

– ПОЛНЫЙ ПОРЯДОК! ПОЛНЫЙ ПОРЯДОК! ВСЕМ ОСТАВАТЬСЯ НА МЕСТАХ. ВЫ АРЕСТОВАНЫ. ПРЕКРАТИТЬ ПЕРЕБЕЖКИ! ВЕСТИ СЕБЯ СПОКОЙНО. ПРОХОДИТЬ К ЦЕНТРАЛЬНОМУ ВЫХОДУ ПО ОДНОМУ, В РУКАХ НИКАКИХ ПОСТОРОННИХ ПРЕДМЕТОВ, ПРИ ПОДХОДЕ ВЫТЯНУТЬ РУКИ ПЕРЕД СОБОЙ ЛАДОНЯМИ ВВЕРХ, ПАЛЬЦЫ РАСТОПЫРЕНЫ.

Мизинчик подхватил соседнего мужика и швырнул в ближних вохряков. Двоих свалил, третий выстрелил. Кто-то взвизгнул. Тощая рыженькая девчушка нырнула клубком под ноги третьему, сшибла с ног.

Мизинчик ручищей отодвинул Вайоминг Нотт себе за спину, как в укрытие, крикнул через плечо:

– Ман, Ваечку прикрой, держись вплотную! И пошел к двери, расшвыривая толпу влево-вправо, как котят.

Опять завизжали, и я унюхал что-то знакомое. Так несло паленым от меня в тот день, когда я руку потерял. Я понял, что шмаляют не из парализаторов – лазерами лупят. Мизинчик добрался до двери, сгреб по вохряку в каждую руку. Рыженькая куда-то делась. Тот вохряк, которого она сшибла, поднимался с четверенек. Я приложил ему левой в лицо и по противной отдаче в плечо понял, что сломал ему челюсть. Должно быть, застопорился, потому что Мизинчик наддал мне сзади и заорал:

– Ман, шевелись! Убери ее отсюда! Я подхватил Вайоминг правой рукой, перекинул подальше за дверь через вохряка, которого унял, но не тут-то было. Похоже, Вай вовсе не желала, чтобы ее выручали. Притормозила в дверях, пришлось дать ей коленом под зад, но не так, чтобы упала, а так, чтобы в темпе взмыла. Я оглянулся.

Мизинчик держал по одному в каждой руке за загривки, колотил их черепом об череп и сиял. Он крушил черепа один о другой, как вареные яйца, и орал мне:

– Рви когти!

Я рванул следом за Вайоминг. Мизинчику помощь была не нужна, уже на веки вечные не нужна, а мне был бы срам, если бы пропало зазря его последнее усилие. Ведь я же видел, что, кончая вохряков, он стоял на одной ноге. Другую ему выше колена открямзало.

3