Луна жестко стелет

– Солидарностью. У нас в ЛГК мы научились. Главлуна дерет за воду – не покупай. Главлуна мало платит за лед – не продавай. У нее монополия на экспорт – не экспортируй. Внизу, в Бомбее, пшеничка во как нужна! Если ее не будет, настанет день, и брокеры явятся и цену набавят – втрое больше нынешней!

– А до тех пор, пока они явятся, нам тут с голоду дохнуть?

Всё тот же сварливый голос. Вайоминг высмотрела ворчуна и сделала жест, которым лунтичка дает понять: «Толстячок, вы не в моем вкусе». И сказала:

– На вашем месте я не беспокоилась бы.

Народ чуть со смеху не лопнул, и тот заткнулся. А Ваечка продолжала:

– Ничего подобного. Фред Хаузер, доставьте ваш лед в Гонконг. Наши гидро – и пневмосистемы Главлуне не принадлежат, мы заплатим за лед столько, сколько он стоит. А вы, с разоренной фермы, если у вас хватает духу самому себе признаться, что вы банкрот, добро пожаловать к нам в Гонконг, и начните снова. У нас постоянная нехватка рабсилы, кто не боится вкалывать, тот с голоду не пухнет.

Огляделась по сторонам и закончила:

– Будет, я всё сказала. Ваш черед думать. Сошла с трибуны и села между Мизинчиком и мной.

И вся дрожит. Мизинчик потрепал ее по руке. Она глянула на него благодарно и спросила у меня шепотом:

– Ничего я справилась?

– Здорово! – я ее приободрил. – Просто жуть!

Похоже, приободрил.

Но мал-мал покривил душой. Народ-то она завела, однако программа-то нулевая. Что мы рабы, я с пеленок знал, с этим ничего не попишешь. Купить-продать – это мы, правда, можем, но пока у Главлуны монополия на всё, что нам надо купить, и на всё, что нам надо продать, мы рабы.

А что мы могли сделать? Вертухай нам не хозяин. Был бы он хозяин, нашелся бы способ его ликвиднуть. Но Главлуна-то не на Луне, она на Эрзле, а у нас – ни бортика, ни даже бомбы водородной паршивенькой. Даже ручного огнестрельного оружия у нас нет, хоть и неясно, зачем оно нам нужно-то. Друг в дружку палить, что ли?

Три миллиона безоружных и беспомощных. А их – одиннадцать миллиардов. С кораблями, с бомбами, с оружием. Ну, побазарим – так папаша в конце концов придет и отшлепает.

Не впечатлила меня ее речь. Как сказано в Библии, Бог за самую тяжелую артиллерию.

Покудахтали еще насчет того, что делать, да как организоваться и тэ дэ, снова пошел звон насчет «плеча к плечу». Председательствующему молотком поработать пришлось, а я ерзать начал.

Однако вдруг слышу знакомый голос:

– Мистер председатель! Не могу ли я позволить себе занять внимание общества на пять минут?

Оглядываюсь и мигом унимаюсь. Он самый, профессор Бернардо де ла Мир, если не по голосу, то по старомодной манере выражаться его за версту узнаешь. Почтенный муж, седые кудри гривой, на щеках ямочки, голос веселый. Сколько лет – неведомо, но был уже старик, когда я его впервые увидел, будучи совсем пацаном.

Его сюда этапировали еще до моего рождения, но не зеком. Политизоляция, как у Вертухая, но за подрывную деятельность, мог жить – не тужить, подайся он в вертухаи, однако предпочел вариант перебиваться кое-как.

Конечно, мог бы подрядиться в любую школу Луна-сити, но и этого не сделал. Вначале посуду мыл, как я слышал, потом в бэбиситтеры подался, развернул это дело в пансиончик для детей, а потом в натуральный детсад. Когда я с ним познакомился, он разом вел детсад и школу с полным пансионом, начальную, неполную среднюю и среднюю с кооперативом в три десятка учителей. И заодно кое-что в техникуме читал.

В пансионе я не состоял, я у него был приходящий. Меня приняли в семью в четырнадцать лет, и новые родственники послали в школу, поскольку за мной числилась всего трехлетка и хала-бала по частным урокам. Моя самая старшая жена была женщина строгая и заставила пойти в школу.

Нравился мне профессор. Он мог учить чему угодно. Знает он предмет, не знает предмета, роли не играло. Если ученику надо, проф улыбался, называл цену, копил материал на несколько уроков вперед. А когда сам застревал, то не притворялся, что знает, чего не знает. Я у него алгебру проходил и ко времени, когда мы дошли до кубических уравнений, поправлял его не реже, чем он меня, но он только веселей задачки задавал.

Взялись мы с ним за электронику, и скоро я учить его начал. Он прекратил давать задания, стал учиться вместе со мной, раскопал где-то одного инженера, готового за доплату сидеть напропалую, мы ему платили поровну, и профессор только подхлестывал меня, поскольку я медленно рубил, а сам радовался росту собственных познаний…

Председательствующий трахнул молотком.

– Мы рады предоставить профессору де ла Миру столько времени, сколько он сочтет нужным, а вы, друзья, там, сзади, помолчите, пока я не прошелся этим струментом по вашим черепкам.

Профессор вышел вперед, и народ притих предельно для лунтиков. Профессора уважали.

– Постараюсь не затягивать, – начал он, приостановился, глянул на Вайоминг, оценил и выдал «фьюить». – Милейшая сеньорита, не смею рассчитывать на вашу снисходительность ко мне, бедняге, но мой тяжкий долг кое в чем не согласиться с вашим красноречивейшим призывом.

Ваечка рассвирепела.

– То есть как это? Я чистую правду сказала.