Лундога. Сказки и были

Сон мне недавно приснился, будто мальчик лет одиннадцати-двенадцати играл в поле и забежал за какую-то прозрачную, колеблющуюся, как занавес, будто воздушную высокую до неба дверь. За ней всё было так же, как и здесь, тот же пейзаж, но там уже был Рай. Мальчик огляделся, прошёл туда-сюда и вышел обратно, и дверь закрылась и исчезла. Он сказал, что там хорошо, но ему ещё рано туда. И я во сне знал, что там понял этот мальчик, – там, как в детстве, там детская радость. Как когда-то в детстве, нас ждал дом, в доме мать, отец, нас кормили, о нас заботились, любили. Мы радовались открывающемуся миру, его краскам, звукам, цветам, рыбе в воде, поляшам на берёзах. Мы ещё не чувствовали время, оно не давило на нас, не было груза тяжких забот. Так же и там. Там наши земные родители такие же дети, наши братья и сёстры, и всех нас защищает, и заботится о нас Отец небесный. Там хорошо и радостно, как в детстве. Чистая радость детства. Такой вот сон.

Коля Загоскин

Мы, деревенские подростки, немного завидовали нашему другу Коле: его третье лето кряду брали конюшить на дальние покосы, недели на две. Две недели на лесных пожнях, с ночлегом в избушке! Колиной заботой было приготовить мужикам-косарям еду, напоить, накормить и застать лошадей после работы. Остальное время – целый день – было время свободы и творчества. А Коля – творческий человек.

В лесу летом, в июле, много дел и возможностей. Первым делом Коля расставил по речным плёсам крюки на щук, наживив их лягушками, прошелся со спиннингом вдоль реки, поймав около десятка рыбин. Река впадала в обширное топкое болото, ещё недавно бывшее озером. Там, в глубине его, заманчиво темнели плёсы, но добраться до них было невозможно – топь.

Но не зря же я Колю назвал творческим человеком. Сварив уху мужикам, напоив и застав лошадей, Коля стал искать подходящие доски для… лыж. Да, да, для лыж. Вы, наверное, уже догадались, зачем Коле понадобились лыжи. Правильно – ходить по болоту, добраться-таки до щучьих плёсов.

Назавтра, вытесав из двух досок широкие лыжи, приделав к ним «уши» из ремней старой сбруи, взвалив «болотоходы» на плечо, Коля отправился их испытывать.

Зыбун прогибался, колыхался, но держал надёжно медленно идущего на лыжах рыбака. Ох, какая была рыбалка в тот день. Несколько килограммовых и более щук, не считая мелочи, оттягивали Колины плечи, когда он, поставив лыжи к дереву просыхать, возвращался к избушке.

Вечерами, накормив мужиков ухой, а лошадей овсом и сеном, Коля выходил к речным омутам. Стоял, вслушивался в звуки реки, леса и подёрнутых туманом кошеных пожен, вглядывался в сумрак темнеющего болота. Зажигались звезды, обещая погожие сенокосные дни, а Коля всё стоял, погружаясь со всем Божьим миром в ночную тьму, и никак не мог наглядеться, наслушаться.

Закормив всех рыбой, Коля сделал перерыв в рыбалке. Проверял только крюки. Но не сидел он без дела. Задумал он, уж как ему это пришло в голову, кресло-качалку.

Заготовив в лесу нужные детали, он связал их ивовыми прутьями, где-то сколонул гвоздём – и получилось самое настоящее кресло-качалка, за испытанием которого и застали его вечером мужики. Оглядели изделие, почесали затылки и единодушно решили – смекалистый парнишка. А один добавил, что это кресло надо отправить на выставку.

Устав испытывать кресло-качалку, Коля встал, взял топор и из большого гриба-трутовика вырубил странную рожу-маску, я потом такие видел в книге про Африку: большой зубастый рот, провалы глазниц… Прикрепив маску над дверью избушки, Коля сказал мужикам, что это – дух-хранитель и надо его кормить. Все послушно засунули в зубастый рот духа по кусочку рыбы. Потом приходящие ночевать в избушку рыбаки и охотники соблюдали эту шутливую традицию.

Кресло на выставку не отправили, оно так там и сгнило, я недавно видел его останки в бурьяне возле сгнившей же избушки, не сохранила её маска-дух.

И лыжи я те нашел: они за годы истлели и завязли в болоте, но я не стал их вытаскивать. Зачем?

А Коля где? Где ты, Коля?

Если звёзды гасят, значит – это кому-нибудь нужно

Охотников тута много, людей нету.

Где оне, люди-то?

Старик из моей деревни

– Птичку, тебе, дочка, привезу, глухаря. Красивая птичка, брови красные.

Толя собирался на свой заветный ток, где он встретил немало сказочных зорь. Берёг ток, брал понемногу и помалкивал.

Вечером следующего дня на подслухе он насчитал всего лишь три подлёта. Долго не уходил, не веря: в прошлом году десятка полтора пело. Расстроившись, решил утром не стрелять – последние же.

Погасла заря, зажглись звёзды, стихли лесные звуки, замерли сосны. В этой сказочной тишине послышались Толе со стороны реки вроде бы людские голоса.

– Охотники! Чёрт бы их побрал. Они-то и выбили ток, – уже ненавидел охотников Толя, – такой ток!

С остановками, прислушиваясь, без фонарика, Толя шёл на голоса. Когда мелькнул костёр, стал красться, как к глухарю, под взрывы хохота у огня, пока не начал различать слова и красные лица сидящих.