— И он говорит об этом с каменным лицом. Вот это да. Ты действительно та еще штучка. Ты считаешь, я, начинающая модель, которая делала карьеру среди женщин с лучшей квалификацией и внешностью, могла отменять фотосессии или переносить их на другое время? А ты, значит, не мог пожертвовать своими планами? Да ради твоего рукопожатия партнеры согласились бы на любые условия. Если бы ты на минутку задумался, то увидел бы очевидное. Но нет. Ты думал только о бизнесе, политических интригах, спортивных турнирах, рекламе и сплетнях, а когда хотелось расслабиться и устроить секс-марафон, ты звал меня, ожидая, что я прибуду туда, куда ты прикажешь. И я, дура набитая, приезжала к тебе. Каждый раз.
Чем больше Луджейн бросала ему обвинений, тем сильнее его раздирали противоречивые эмоции.
— Ты решила, что если я не забочусь о тебе, то точно так же отнесусь к ребенку, которого ты родила. Я все равно не понимаю, почему ты ни о чем мне не сказала.
Насмешливость в ее взгляде сменилась беспокойством.
— Потому что в таком случае Адам был бы только моим, и его не тревожила бы твоя реакция на его существование. Я думала, если ты его отвергнешь, он это почувствует. И я не хотела, чтобы ты отверг его по-настоящему.
Она умолкла, от волнения ее лицо стало малиновым.
— Значит, ты так рассудила. Ты вообразила меня эксплуататором, мошенником и сволочью, чтобы уйти от меня с чистой совестью. Потом ты сделала меня бесчувственным чудовищем, чтобы оправдать свое нежелание знакомить меня с ребенком.
— Ты правда расстроился? — прохрипела она.
— Расстроился? — Он горько рассмеялся. — Расстроился?
Джалал посерьезнел и прижал кулак к груди, будто боясь, что она разорвется.
Луджейн пялилась на него, с каждой минутой в ее глазах отражалось все больше ужаса.
— Я ведь правда верила, что ты меньше всего хочешь узнать о ребенке. Ты же сказал в тот день, что вычеркнешь меня из своей памяти.
— После того, как ты заявила, что ненавидишь меня и себя, когда ты со мной. Ты сказала мне об этом после того, как я признался, что не смог забыть тебя, и мы едва не умерли от удовольствия в объятиях друг друга. Что ты хотела от меня услышать? Если бы ты подарила мне надежду, я ни за что бы тебя не отпустил. Если бы ты сообщила мне, что забеременела… — К его горлу подступил ком.
— Ч-что бы ты тогда сделал?
— Боже, я был бы рядом с тобой, ради тебя, ради него. Каждое мгновение… А ты лишила меня такой возможности.
Ее серебристые глаза потускнели: она вдруг осознала его правоту и почувствовала сожаление.
Луджейн покачнулась и рухнула на диван.
— Я не понимала. Я не верила… — Она закрыла лицо руками и судорожно вздохнула.
Джалал подошел к ней медленно, чувствуя, что спугнет ее, если приблизится быстрее, и встал перед ней на колени.
Она охнула, когда он обхватил ладонями ее влажные дрожащие руки. Она подняла голову, слезы катились по ее нежным раскрасневшимся щекам. Ее губы подрагивали, пока она силилась произнести хоть слово.
— О боже, прости меня, Джалал, — сказала она хриплым, слезливым голосом.
Он прижал руку к ее губам, заставляя замолчать. Он не мог слушать ее извинения. Он не думал, что заслужил их. Он не желал их слушать, даже если заслужил.
Сейчас ему требовалось только одно.
— Я хочу видеть сына, Луджейн. Отведи меня к нему. Прямо сейчас.
Глава 8
Луджейн резко высвободила руку, с трудом поднялась, вытерла слезы, потом резко остановилась:
— Я не могу этого сделать.
Он тоже встал, чувствуя себя так же неуверенно, как она. Его сердце сжалось от злости, он крепко сомкнул губы. Затем произнес:
— Даже сейчас ты упорствуешь, чтобы лишить меня моего сына? Как хочешь. Я спросил только из вежливости. Мне не нужно твое разрешение или помощь, чтобы увидеть ребенка. Я пойду к твоему дяде прямо сейчас.
Встревоженная, Луджейн бросилась на него и резко схватила за руку:
— Ты не можешь. Никто не знает, что ты его отец.
До Джалала дошло.
— Ты сказала им, что отец — Патрик?
Она покраснела сильнее.
— Н-нет, они знали, что он не может быть отцом Адама. Я сказала, что родила ребенка от другого мужчины, но не стала уточнять, кто он.
— И они просто так его признали?
Луджейн вздрогнула.
— Признали родственники по отцовской линии. Моя мать, как консервативная азмахарианка, считала, что я всех опозорила. Они решили, что я совершила «ошибку», когда была вне себя от горя, и должна выйти замуж за отца своего ребенка. Когда я сказала, что это невозможно, я оставлю ребенка и навсегда с ними расстанусь, если они не смирятся, они в конце концов уступили.
— Оставлю ребенка? — Джалал схватил ее за плечи, с каждым ударом его сердце сильнее ныло. — Ты хотела от него избавиться?
— Нет. — На ее глаза снова навернулись слезы. — Я была шокирована, обнаружив, что забеременела в таких обстоятельствах. Я знала, что мне будет трудно и моя жизнь навсегда изменится, но я больше всего на свете хотела, чтобы родился Адам.
Джалал почувствовал сладость и горечь, тоску и сожаление. Он одновременно желал и крепко ее обнять и успокоить, и оттолкнуть, чувствуя, что ее близость будет всегда его мучить.
— У тебя есть его фото? — прохрипел он.