Лунная магия

Те, кого я выбрала сопровождать меня, имели более острый ум и большую агрессивность, чем остальные. Борба и Ворса — глассии из горных лесов. Длина их — четыре пяди, тонкие хвосты такой же длины, что и тела, мех чёрный, как грозовая беззвёздная ночь. У них длинные лапы с очень острыми когтями, которые они обычно прячут, но при случае без колебаний выставляют их, как лезвия мечей. Головы их увенчиваются пучком серо-белых жёстких волос, которые плотно прижимаются к черепу, когда они готовятся к бою. Они по природе любопытны и бесстрашны, открыто идут на врага, который крупнее их, и нередко оказываются победителями. Их редко видят в низинах, и поэтому они вполне могут сойти за редких и ценных животных, которых мы боимся потерять.

Тантака же выглядит более опасной, чем есть на самом деле, хотя однажды разбуженная у неё ярость не утихает весьма долго и делает её более проворной в атаке, чем можно предположить по виду. У неё довольно жирное тело с тупоносой мордой, маленькими закруглёнными ушами и обрубок хвоста, обычно прижатый к бедру. Она вдвое шире глассии, с мощными плечами, потому что её любимая пища на воле прячется под большими камнями, которые приходится сталкивать, прежде чем пообедать. Её желтоватый мех такой грубый, что больше походит на перья, чем на волос. Она некрасива, неуклюжа, гротескна, и когда она участвовала в шоу, зрители диву давались, как такое казалось бы неуклюжее животное может выделывать столь сложные штуки.

Симла сродни барску, но её шерсть очень короткая и прилегает к коже. Издали кажется, что у неё вообще нет шерсти, только голая расцвеченная кожа, потому что по кремовому заду и бёдрам идут тёмно-коричневые полосы. Хвост круглый и очень тонкий, как кнут. Ноги выглядят так, словно на них совсем нет мышц, только шкура и кости, так же смотрится и голова, на ней даже видны черепные швы. Симла некрасива, как и Тантака, но в противоположность неуклюжей на вид Тантаке она производит впечатление быстрой и выносливой. Так оно и есть, поэтому венессы издавна используются для состязаний в беге.

Я почувствовала лёгкое недовольство меленького народа: они не понимали смысла этой поездки. Тогда я передала им ощущение опасности, и они отозвались, каждый по-своему. Как только мы потеряли ярмарку из виду, я повернула клетки таким образом, чтобы их обитатели могли видеть местность и пользоваться своими чувствами, как гидом. Ведь глаза их видят куда больше, чем человеческие, носы извлекают из ветра сведения, которые мы и не заметим, уши слышат то, что мы упускаем — и всё это было теперь к моим услугам.

Симла явно пребывала не в духе — и не потому, что сидела со мной рядом в лучах утреннего солнца, а из-за барска. Остальные не были близки к его роду и не обращали на него внимания, как только поняли, что он не может повредить им. Но клану Симлы он достаточно близок, она знала о нём, и я успокаивала её, потому что безумие — нечто столь чуждое, что вызывает панику в тех, кто сталкивается с ним.

На Йикторе встречается сумасшествие, при котором мозг либо спит, либо живёт в хаосе. Про таких больных говорят, что их коснулась рука Умфры — первобытной власти. Такому больному никто не сделает зла. Их отдают под присмотр жрецов и отправляют далеко в горы, в некую Долину. И от воспоминания об этой Долине мой мозг содрогнулся. Нанести вред такому сумасшедшему или убить его — значит, принять в собственное тело болезнь, которая жестоко трясёт жертву. Так думают жители равняй.

Но если животные доходят до безумия, их убивают, и я думаю, что это лучше, потому что на Белой Дороге нет ни страдания, ни печали. Они поднимаются к стране великой власти Моластера и остаются там под присмотром и уходом. Я боялась, что мне придётся поступить так с барском, но продолжала оттягивать этот последний шаг. Как сказал Малик, это было моим давним заветным желанием — присоединить редкого независимого скитальца к нашей группе. Возможно, я гордилась собственным могуществом и хотела увеличить ту небольшую славу, которую уже имела как хорошо умеющая работать с маленьким народом.

Мы переправились через реку вброд и не встретили на том берегу никого, кроме нескольких запоздалых ярмарочных фигляров. Им я из осторожности сказала, что болезнь моих животных заставила меня выехать из дома. Но после полудня я съехала с дороги на тропу, тоже ведущую на восток, чтобы какие-нибудь прохожие не стали удивляться, чего ради я еду так далеко искать спокойного места для больных животных.

Перед заходом солнца мы приехали на луг к ручью и здесь разбили лагерь. Я распрягла казов, чтобы они спокойно паслись, да и остальным дала побегать на воле. Они с видимым удовольствием обнюхивали всё кругом, полакали из ручья, но далеко не отходили. Барск остался в фургоне один.