Лунная магия

Там образовались несколько парных комбинаций — вроде той пары, что была со мной в ложбине — большеухие животные и их наездники. По-видимому, такое партнёрство существовало не только на сцене, а оставалось и здесь. Отвечали все: Борба, Ворса, Тантака, те, кто барабанил на сцене, и те, кого я не смог распознать. Симла, видимо, оставалась у лагеря, как я и просил, поскольку от неё ответа не последовало.

В этот день я обнаружил, удерживая и читая мысли маленького народа, что он не ставит Тэсса рядом с равнинными жителями, а рассматривает последних как естественных врагов, избегая их и относясь к ним враждебно и презрительно. Тэсса же принимались маленьким народом сердечно, как родственники и надёжные товарищи. Я вспомнил слова Майлин и Малика о том, что Тэсса, готовящиеся стать Певцами, поселяются на время в тела животных. В чьём теле жила Майлин, когда бегала по камням? Была ли она Ворсой, Симлой или кем-нибудь из тех, кто сейчас сопровождает меня? Или же это происходило случайно, как со мной, потому что барск был болен и оказался под рукой?

В течение дня я дважды выходил на открытое место, скрываясь, как мог, и смотрел, не появятся ли какие-нибудь путешественники. При второй вылазке я заметил отряд, едущий к холмам. Эти всадники шли под знаменем какого-то лорда, вооружённые и, возможно, только что завербованные, но они находились довольно далеко к югу, и я знал, что никого из нас они не смогут увидеть.

К ночи наше нетерпение возросло. Мы держались на ногах и ходили по линии, которую сами наметили. Мне пришлось оставаться с пустым брюхом, потому что невозможно было унюхать дичь. Зато воды хватало, и я решил, что не умру, если похожу голодным.

К ночи пришло сообщение:

«Идёт!»

Я подумал, что только одна особа могла вызвать такое сообщение от тех, с кем я разделил ночное бдение. Я послал в ночь настоятельный зов:

«Майлин!»

«Иду!» — незамедлительно пришёл ответ — тихий, шепчущий, если можно так сказать о мыслях.

«Майлин, — сообщил я по контрасту как бы криком, — беда… Берегись! Жди… Дай нам знать, где ты».

«Здесь», — мысль прозвучала громче, и это послужило сигналом для нас выскочить из кустов и травы.

Она появилась в лунном свете на своём верховом казе. После сумрачного дня ночь была ясной, Три Кольца горели во всём своём великолепии. На Майлин был плащ, голова скрыта капюшоном, так что мы видели не женщину, а всего лишь тёмную фигуру на казе. Я прыжками бросился к ней.

«Майлин, беда!»

«Что?» — её мысленный вопрос снова опустился до шёпота, будто вся сила ушла из неё, и она держалась теперь только усилием воли. Меня ущипнул страх.

«Майлин, что случилось? Ты не ранена?»

«Нет. Что произошло?» — её вопрос прозвучал громче, тело выпрямилось.

«Люди Озокана напали на лагерь».

«А Малик? А маленький народ?»

«Малик… — я заколебался, не находя способа выразиться лучше. — Малик умер. Остальные здесь, со мной. Мы ждали тебя. В лагере засада».

«Так! — слово прозвучало, как удар хлыста. Её усталости как ни бывало. — Сколько их там?»

«Человек двенадцать. Озокан ранен, командование принял другой».

В моей злобе присутствовала ненависть и что-то обжигающее, а в той волне эмоций, которая исходила от Майлин и теперь коснулась меня, возобладал один лишь холод, холод и смерть. Это была настоящая бездна, и я невольно подался назад, как будто увёртываясь от удара.

Лунный свет заискрился серебром не её жезле, и из него полился свет, когда она подняла его над моими глазами. У меня закружилась голова. А Майлин запела, сначала низким бормотанием, которое входило в душу, пульсировало в венах, нервах, мускулах, а потом всё громче и громче. Пение западало в голову, изгоняя всё, кроме стремления к цели, к которой Майлин призывала нас; пение делало из нас единое оружие, державшееся в её руках крепче, чем меч в руках равнинных жителей.

Я увидел, как серебряный жезл двинулся, и послушно пошёл за ним со всей мохнатой труппой. Майлин и её присягнувшие на мече выступили в поход.

Я ничего не помню из этого путешествия с холмов, потому что, как и все, кто шёл со мной, был полон стремлением — утолить жажду, вызванную во мне песней Майлин, жажду крови.

И вот мы тайно подползли к лагерю. Он выглядел пустынным, только казы били копытами и кричали в своих загонах. Но мы чуяли, что те, на кого мы охотимся, всё ещё здесь. Майлин снова запела — а может быть, во мне продолжало звучать эхо её прежней песни — и пошла вниз по склону, покачивая жезлом. Ночью жезл буквально горел в лунном свете, и теперь, когда уже светало, он всё ещё сверкал, а из его верхушки капал огонь.

Я услышал в лагере крик, и мы кинулись туда.