Лунная опера (сборник)

Линь Хун очень тяжело переживала случившееся. Уже возвратившись к себе в номер, она несколько часов никак не могла прийти в себя. При этом раз за разом она вспоминала не Чэнь Юэфан, а Чжан Гоцзина, то, как она прилипла к нему, сжимая его словно в тисках. На тот момент Чжан Гоцзин, накопив плавучесть, уверенно держался на воде и теперь точно так же, как там, в море, он все всплывал и всплывал в воображении Линь Хун. Линь Хун ужасно сердилась на себя. Она отчетливо увидела, что ее страсть набирает обороты, эта страсть напоминала растущее дерево, выпускающее незримое количество ветвей. И сама Линь Хун не могла определить, какая из ветвей или какой из листочков находится на самой верхушке. Это ее удручало. Но вместе с тем Линь Хун испытывала радость. Веселье, поселившееся в ее душе, походило на бутылку с пивом. Как только ее открыли, из горлышка тут же нескончаемым потоком полезла белая пена, она выплескивалась непроизвольно, ее уже было не остановить. Пока пиво оставалось закрытым, никакой пены не было, сдерживаемая давлением, она мирилась со своим положением, которое на самом деле оборачивалось крайним самообманом и самоутешением. Но сейчас Линь Хун услышала хлопок отлетевшей крышки. Миллионы белых пузырьков устремились наверх, перегоняя друг друга. Линь Хун чувствовала, что внутри ее происходят какие-то непонятные химические реакции. На какой-то миг Линь Хун показалось, что она – это Цин Го, она даже посмотрела в зеркало, чтобы отвести от себя это наваждение. Линь Хун предположила, что такого рода химические реакции, вероятно, сопутствуют восприятию себя как «женщины». Она вспомнила, что от природы действительно является женщиной, которая просто забыла об этом. При ее образе жизни можно было запросто забыть о разделении людей на два противоположных пола. Вопрос о том, кто является нашим спутником, есть основной вопрос бытия. Но в жизни Линь Хун разделения на мужчин и женщин не существовало, были только «люди». Слова-обращения по роду деятельности, как то: начальники, подчиненные, коллеги, служащие, уже давно поставили крест на восприятии людей согласно их тендерным признакам. Линь Хун вдруг подумала, что и своего мужа, который вроде бы является мужчиной, она перестала отчетливо воспринимать как особь другого пола. Даже в короткие моменты интимной близости у нее отсутствовало яркое осознание того, что она находится с мужчиной. Ее муж, начальник налоговой службы, обычно четко планировал их занятия сексом, он подходил к этому методично, считая близость частью рабочего расписания. Супруг боялся Линь Хун. У него, как и у его предков-чиновников, была прекрасная репутация, которая определяла его качества одним словом – «надежный». И пусть он ничего не умел, но он мог быть «надежным». На работе все считали, что он такой же надежный и верный, как сейф. Занимаясь с Линь Хун любовью, он сохранял сдержанность. Все его действия были тактически продуманы, он никогда не шел напролом, не позволял эмоциям брать над собой верх, не допускал, чтобы сердце выскакивало из груди, и от начала и до конца придерживался намеченного курса и цели.

Линь Хун решила принять горячий душ. Кожа на плечах и спине нестерпимо горела под напором струй. Линь Хун повернула голову назад и вытянула шею, чтобы посмотреть на спину; она оказалась сплошь покрыта мелкими водянистыми пузырьками, точно ее только что вытащили из печки, просто кошмар. Увидев такое, Линь Хун тотчас покрылась мурашками, отчего жгучая боль усилилась. Линь Хун поняла, что обгорела, пока находилась на воде. Она чуть охладила душ и намылилась. Пока Линь Хун намыливалась, она снова задумалась. Мыло скользило по ее телу, и Линь Хун постепенно становилось лучше. Теперь она вся была покрыта пеной. Ее кожа приобрела приятное скольжение, пальцы мало-помалу оживились, начав бесцельно бродить по поверхности тела. Наконец она очнулась и обнаружила, что глаза ее затуманились, губы приоткрылись, руки испуганно застыли между грудей. Линь Хун замерла, но ее тело, казалось, спешило выразить несогласие. Оно словно обращалось к каждому из ее пальцев: «Прикоснись ко мне, я жажду ласки». Соски на ее грудях тоже напряглись, откровенно выдавшись вперед. В смятении она открыла кран на полную мощность, струи из душа забили изо всех сил, равномерно окатив ее с ног до головы. Линь Хун наспех ополоснулась и закурила. Курение успокаивает, рождает чувство защищенности, поэтому, выкурив сигаретку, Линь Хун тотчас успокоилась. Себе она сказала, что такое ее поведение никуда не годится. Уловив пьянящий аромат мыла, который исходил от ее собственного тела, она повторила себе еще раз, что она не должна себя так вести.

Линь Хун достала свое шелковое фиолетовое платье-ципао без рукавов. Это было ее самое любимое летнее платье. Именно из-за того, что оно было любимым, в Нанкине она ни разу не надевала его. Линь Хун нравилось покупать одежду, доходы у нее были немаленькие, особых потребностей не было, поэтому определенную сумму зарплаты она тратила на совершенно бесполезные предметы гардероба. Линь Хун с большой вероятностью не осмелилась бы надеть то, на что падал ее глаз, однако зачастую выходило так, что именно эту вещь она и покупала. Успокоения ради она покупала себе и что-то подходящее из ходовых предметов одежды. Своему мужу она говорила так: «Люди одеваются для других. Если одежда подходит под вкусы окружающих, то она определенно подходит и тебе». Но на этот раз, собираясь в отпуск, Линь Хун намеревалась переносить там все «неподходящие наряды», она мечтала пройтись в них по улицам, чтобы наконец повеселиться и отвести душу.

Линь Хун и Чжан Гоцзин договорились, что вечером пойдут в ресторан со шведским столом. Так они смогут посидеть в более непринужденной и свободной атмосфере. В назначенное время Чжан Гоцзин пришел за Линь Хун. Как и вчера, Линь Хун снова поразила его своим видом. Стоит только женщине отделаться от своей работы, как она возвращается к своему женскому естеству и ее прямо не узнать. Фиолетовое ципао еще больше притягивало взоры к рукам, которые изящно располагались по бокам, подчеркивая красоту линий. Взглянув на эти руки, Чжан Гоцзин тут же вспомнил произошедший инцидент на море. Ему стало как-то не по себе, он не знал, как лучше к ней обратиться – «редактор Линь» или «Линь Хун», а потому ограничился простым приветствием без обращения. Бросив в ответ дежурную фразу, Линь Хун не проявила особых эмоций, вчерашнего приподнятого настроения у нее как не бывало. Поздоровавшись, оба не собирались идти на сближение, они напоминали дипломатов двух воюющих государств, которые под маской вежливости скрывали настороженность. Для их совместного ужина такой настрой не предрекал ничего хорошего.